Григорий Распутин. Тайны «великого старца» - Владимир Хрусталев Страница 23

Я глубоко убежден, дорогой Ники, что ты не мог желать поставить меня именно в такое тяжкое, унизительное положение и что учреждение опеки имело лишь единственную цель ограждения целости моего состояния, а если это так, то опека над личностью является прежде всего для сказанной цели совершенно излишнею, да и самая опека над имуществом могла бы быть заменена другими менее оскорбляющими мое человеческое достоинство мерами.

Пережив столько тяжелого и унижений за все последнее время, решаюсь еще раз обратиться к тебе и просить тебя или ограничиться наложением запрещения на все мое недвижимое имущество и капиталы с разрешением мне пользоваться лишь доходами с них или, если это было бы признано тобой не удовлетворяющим поставленной цели, заменить нынешнюю опеку попечительством в твоем лице или лица, которое тебе было бы угодно назначить, как, например, лично известного тебе Николая Павловича Лавриновского. Такое отвечающее вполне цели и назначению ныне действующей опеки попечительство по твоему повелению заменило опеку по расточительности в отношении лейб-гусарского полка графа Стенбок[а], и о такой же милости прошу теперь и я, хотя имущества своего до сих пор не расточал и не растрачивал.

Надеюсь на твое доброе сердце, что ты не назначишь лиц, мне неприятных и вредящих мне, где только возможно, так как это равнялось бы теперешнему тяжелому положению.

Обнимаю тебя

Сердечно любящий тебя Миша» ^[83].

Как видно из письма, великий князь Михаил Александрович был смертельно обижен на своего старшего брата, но, соблюдая рамки вежливости и смирения, просил о нисхождении. Пока на эту просьбу он еще не получил ответа, то считал себя не в праве возвратиться из изгнания на родину.

Возвращение членов Императорской фамилии в Россию проходило с целым рядом злоключений. Так, например, императрица Мария Федоровна 19 июля (1 августа) 1914 г. писала в своем дневнике: «Сегодня я провожу последний день с моей дорогой Аликс. Как это ужасно! Неизвестно, когда мы теперь снова сможем увидеться. Уж конечно, не в этом году, раз начинается война!.. В полном отчаянии я расстаюсь с моей любимой Аликс! Какое жестокое прощание в этот такой ужасно серьезный момент. Переезд прошел прекрасно! В 51/4 прибыли в г. Кале, где меня должна была встретить Ксения. Однако ее там не оказалось. Она встречала меня лишь в Бельгии. Она (Ксения) потеряла всех своих людей и весь свой багаж». На следующий день 20 июля (2 августа) еще одна запись в дневнике Марии Федоровны: «Во Франции нас повсюду встречали: “Vive la Russie!” (“Да здравствует Россия!” – франц.). Мобилизация шла полным ходом. В Германии ничего не было заметно до тех пор, пока мы не прибыли в предместье Берлина, где лица прохожих дышали ненавистью. Когда мы въехали в Берлин – отвратительное место, в поезде появился Свербеев и сообщил, что объявлена война, а также что мне не разрешено пересечь германскую границу. Он сам был как помешанный. Видно было, что он совершенно потерял голову и уже не был послом. Он сказал мне, что маленькая Ирина находится здесь с семьей Юсуповых и что все они арестованы. Слыхано ли что-либо подобное! Какие подлецы! Потом появился немецкий господин, чиновник, который заявил, что я должна вернуться назад и ехать домой через Англию, Голландию или Швейцарию или, может быть, я предпочла бы Данию. Я протестовала и спросила, что случилось. На это он ответил: “Россия объявила войну”. Я ответила, что это ложь, а также то, что мобилизация начата ими [германцами] тайно и проводится уже в течение четырех лет, в то время как Россия только теперь начала осуществлять эти действия [мобилизацию] и только теперь заявила об этом официально. “Но это, – сказала я, – еще не означает начала войны”. В конце концов, через 2 часа наконец-то выбрались из всей этой грязи и уже находились на пути в Вамдруп» ^[84].

В дневниковых записях императора Николая II нашла отражение эскалация событий, связанных с началом войны:

«19-го (1 августа по новому стилю. – В.Х.) июля. Суббота.

Утром были обычные доклады.

После завтрака вызвал Николашу и объявил ему о его назначении Верховным главнокомандующим впредь до моего приезда в армию. Поехал с Аликс в Дивеевскую обитель.

Погулял с детьми. В 6 1/2 ч. поехали ко всенощной. По возвращении оттуда узнали, что Германия нам объявила войну… Вечером приехал англ. посол Buchanan с телеграммой от Georgie. Долго составлял с ним вместе ответ. Потом еще видел Николашу и Фредерикса…

20-го (2 августа) июля. Воскресенье.

Хороший день, в особенности в смысле подъема духа. В 11 час. поехал с Мари и Анастасией к обедне. Завтракали одни. В 2 1/4 ч. отправились на “Александрии” в Петербург и на карете прямо в Зимний дв[орец]. Подписал манифест об объявлении войны. Из Малахитовой прошли выходом в Николаевскую залу, посреди кот. был прочитан манифест и затем отслужен молебен. Вся зала пела “Спаси, Господи” и “Многая лета”.

Сказал несколько слов. При возвращении дамы бросились целовать руки и немного потрепали Аликс и меня. Затем мы вышли на балкон на Александровскую площадь и кланялись огромной массе народа. Около 6 час. вышли на набережную и прошли к катеру чрез большую толпу из офицеров и публики. Вернулись в Петергоф в 7 1/4 ч. Вечер провели спокойно» ^[85].

По свидетельству придворных, императрица Александра Федоровна, узнав о печальной вести начала войны, горько разрыдалась.

Позднее дворцовый комендант генерал-майор В.Н. Воейков в своих мемуарах с печалью писал: «Сбылось то, чему трудно было верить, но что мне в 1919 году выдавалось за факт: говорили, что в 1911 году в Риме состоялся масонский съезд, постановивший вовлечь европейские державы в войну с целью свержения тронов» ^[86].

Интересно отметить, что на подобные секретные данные и на вездесущую «руку масонов» в крахе трех европейских империй ссылался в своих воспоминаниях и германский император Вильгельм II, находясь в эмиграции уже после потери трона. Однако всем известна истина, что победителей не судят.

Роль масонов темна, и касаться этого мы сейчас не будем, тем более что подобному сюжету имеется много разного рода «посвящений». В России кроме масонов имелись более многочисленные и влиятельные силы, которые были заинтересованы в большой войне. Для них война являлась беспроигрышной лотереей. С одной стороны, на войне можно было нажить огромные капиталы и в случае победы получить новые рынки сбыта, подавить своих конкурентов на мировой арене. Существовала и другая сторона медали. Реальные силы оппозиции в России на надежду уступки власти со стороны самодержавного царского режима (в условиях мирного времени при успешном экономическом и социальном развитии страны) рассчитывать не могли. Уступки хотя бы части власти можно было добиться или вырвать лишь в трудных условиях военного времени и неудовольствия населения. Такие же надежды питали и революционеры, т.к. их ставка на восстание 120 млн. крестьян в борьбе за землю была основательно подорвана началом проведения аграрной реформы Столыпина.