Зеленая лампа - Лидия Либединская Страница 23

Шесть лет промчались, как мечтанья,

В объятьях сладкой тишины,

И уж Отечества призванье

Гремит нам: шествуйте, сыны!

Простимся ж, братья, рука в руку,

Обнимемся в последний раз,

Судьба на вечную разлуку,

Быть может, породнила нас…

Вспыхнул свет и оборвал очарование. Мы взглянули друг на друга и тут же молча, всем классом, пошли покупать билеты на следующий сеанс…

А через несколько дней, придя в школу, я столкнулась в раздевалке со странным мальчиком, которого раньше не видела. Меня поразила его одежда: сандалии поверх теплых носков, брюки гольф и темно-зеленый свитер толстой вязки с широкой белой полосой у горла. Длинные темные волосы смешно подбриты спереди, чтобы увеличить и без того большой выпуклый лоб. Мясистый нос, губы, вывернутые по-негритянски, и глаза… Ну конечно, только у него могли быть такие глаза, большие и длинные, темные и прозрачные одновременно. Он не был красив, но людей, более располагающих к себе, мне потом редко приходилось встречать.

А по лестнице уже бежали ребята:

– Валька, ты снова к нам? Здорово, молодец!

Я не знала, что Валентин Литовский – ученик нашей 167-й школы и что учился он в седьмом классе, когда его в числе других претендентов на роль Пушкина нашел режиссер Народицкий и увез в Ленинград на съемки. Фильм вышел на экраны, и Валя снова сел за парту, чтобы постигать премудрость алгебры и геометрии, естествознания и истории.

Нет, недаром наша школа открылась 19 октября!

Одноклассники окружили его (это были ребята на год старше меня), хлопали по спине, толкали, забрасывали вопросами.

– Молодец, Валька, мирово сыграл! Не подкачал!

Он улыбался смущенно и ласково, на щеках, сквозь смуглоту, проступил легкий румянец, глаза блестели. Он что-то отвечал всем сразу, и потому слов нельзя было разобрать. Я заметила только, что он неестественно растягивает слова – так разговаривают люди, страдающие заиканием.

Я давно уже повесила на вешалку свое пальто, но продолжала стоять, глядя на галдящих ребят, и, когда они веселой гурьбой двинулись вверх по лестнице на четвертый этаж, где занимались старшие классы, медленно поплелась за ними.

20

Теперь в моей жизни всё переменилось. Внешне она шла, как обычно. Я вставала в семь утра и к половине девятого бежала в школу. После уроков возвращалась домой и обедала, беседуя с бабушкой, ходила в кино и музеи, репетировала роль в пушкинском спектакле «Жених», который к юбилею готовил драмкружок при ТЮЗе, читала книги, писала стихи. И все-таки всё переменилось. Я знала, что, выйдя на перемене в коридор, встречу его . Если после уроков немного задержаться, то можно вместе с ним спуститься по лестнице. А если к тому же выполнить бабушкино поручение и купить что-нибудь у Елисеева, то можно идти за ним почти до самого его дома.

Короче говоря, что бы я теперь ни делала, о чем бы ни думала, с кем бы ни разговаривала, я всегда помнила, что всего за несколько кварталов живет смуглый лохматый мальчик, и от его существования ярче светило солнце, оглушительнее звенела капель, выше и крупнее казались звезды.

Так пришла первая любовь.

Конечно, самое простое было бы с ним познакомиться. Но я этого и не очень хотела. Я наделила Валю достоинствами, существующими и вымышленными, для меня он был таким, каким я хотела его видеть. Я не собиралась скрывать своих чувств, охотно делилась с товарищами и подругами, могла часами говорить о том, какой он необыкновенный. И такая убежденность была в моих словах, что друзья, и особенно девочки, словно бы заражались моим чувством. Некоторые мои подружки тоже влюбились в Валю Литовского, и почему-то каждая считала своим долгом признаться в этом мне.

Я принимала эти признания как должное и щедро разрешала всем любить Валентина Литовского. Мысль о том, что кто-то из моих подруг может добиться взаимности и таким образом лишить меня моего счастья, не приходила мне в голову. Чувство ревности всегда было мне непонятно: если человек любит кого-то больше меня, если ему с этим человеком интереснее, чем со мной, что поделаешь? Это может быть грустно, неприятно, но не угрозами и скандалами должна женщина отстаивать свои преимущества.

И все-таки любовь требовала действия. Я собрала газеты и журналы, где были помещены рецензии на фильм «Юность поэта», я заставила всех родственников и знакомых посмотреть этот фильм, я завесила нашу комнату кадрами из фильма. Я выучила наизусть сценарий и, засыпая и просыпаясь, повторяла его, как молитву. Я без конца ходила в кино. Сначала это было просто. Фильм «Юность поэта» шел во всех центральных кинотеатрах, и его можно было смотреть два-три раза в день. Но потом он уходил на окраины, и я ездила туда, стояла в очередях за билетами вместе с крикливыми мальчишками, сидела на скамейках без спинок и под лузганье семечек наслаждалась лицезрением моего героя. Я просмотрела фильм 84 раза!

Домой я шла пешком. С тех пор я хорошо знаю географию старой Москвы – тихие замоскворецкие переулки, оглашенный трамвайным звоном район Таганки, зеленые Сокольники, Лефортово, пыльное Всехсвятское, булыжные мостовые Красной Пресни.