Айседора Дункан - Морис Левер Страница 23

— А я обязана вам еще больше, ваше высочество, потому что вы вернули мне вкус к жизни.

Мюнхенский Дворец искусств — центр культурной жизни города. Каждый вечер за кружкой пива здесь собираются артисты, литераторы, музыканты. Среди постоянных посетителей — художники Каульбах и Ленбах, скульптор Штук. В густом табачном дыму они ведут бесконечные беседы. Айседора — одна из редких женщин, которых принимают в это общество. Ее удивляет прежде всего метафизический туман, каким окутываются все их разговоры. В Германии метафизика проникает повсюду, от больших и важных тем до мелочей. Но Айседоре это нравится. Искусство и философия всегда отлично уживались в ее теории танца.

Она немного знала немецкий. В Мюнхене она начинает заниматься им серьезно и вскоре овладевает им настолько, что может читать в оригинале Канта и Шопенгауэра и понимать бесконечные споры «мэтров». Ее импресарио Александр Гросс предусмотрел несколько выступлений во Дворце искусств. Предприимчивость его растет по мере того, как повышаются шансы Айседоры. Каульбах и Ленбах не возражают против ее выступлений, а вот Штук сопротивляется. «Танцу нет места в храме искусства», — заявляет он. В одно прекрасное утро она приезжает к нему в студию, захватив с собой тунику, переодевается за ширмой и показывает свои танцы. Это его не переубедило, и тогда она подробно излагает свою концепцию танца — философскую и хореографическую. Через четыре часа он объявил себя побежденным.

После Дворца искусств она танцует в Королевском зале. Там ее ждет триумф. После концерта студенты распрягают ее открытый экипаж и везут по улицам, танцуя вокруг с зажженными факелами. У гостиницы, где она остановилась, поют во все горло под ее окнами добрую половину ночи. В другой вечер ее пронесли на руках до знаменитой пивной «Хофбройхаус», водрузили на стол и устроили вокруг хоровод; ее шаль разрезали на узенькие полоски и привязали, как кокарды, к своим фуражкам. С ужасным шумом только под утро проводили ее в гостиницу. В ту ночь жители Максимилианштрассе с трудом могли уснуть.

Из Мюнхена она едет в Берлин. Гросс приказал к ее приезду обклеить стены домов яркими афишами о начале гастролей в Кролл-опере. В программе — Седьмая симфония Бетховена, которую она танцует в сопровождении симфонического оркестра. На следующий же день после премьеры имя Айседоры Дункан у всех на устах. Пресса только о ней и пишет. Ее смелость вызывает аплодисменты. Ее пластику находят безукоризненной, а музыкальность танца позволяет заново открыть самые, казалось бы, известные произведения. Правда, некоторые критики упрекают ее за отказ от театральной иллюзии и от условностей мизансцены, иные возражают против ее босых ног и прозрачных хитонов. Но все восхваляют появление нового танца. «Приезд Айседоры Дункан, — писал один из критиков, — означает реализацию мечты, которая утешала человечество в мрачные моменты его истории, — мечты о возвращении золотого века и потерянного рая». Айседора дает интервью берлинской ежедневной газете, где подробно излагает свои теории. Удивительно, что в стране Баха, Бетховена и Вагнера никто не упрекнул ее в отказе от балетной музыки с ее метрономным ритмом в пользу океана симфонической музыки.

В Мюнхене, во время гала-концерта во Дворце искусств, Айседора познакомилась с Зигфридом Вагнером. Она была потрясена: сходство с отцом невероятное. Тот же огромный шишковатый лоб. Тот же профиль хищной птицы, только подбородок не такой волевой. Она может часами слушать, как Зигфрид делится воспоминаниями об отце. Рихард Вагнер оказал на нее огромное влияние и как личность, и как композитор. С удивительной легкостью движется она в мире его музыки, полном символики, где царит интуитивное восприятие жизни и мира, свойственное древнегерманскому язычеству. Ирландии она обязана своим идеализмом, а долине Рейна — своим чувством фатальности. Она не материалист, но и не мистик, просто верит в неотвратимость судьбы, что испокон веков властвует над людьми.

В великих вагнеровских творениях предстает мир языческий и вместе с тем божественный, и она с восторгом погружается в него. По существу, она понимает танец так же, как Вагнер понимал музыку: как богослужение. Поэтому, думает она, должно родиться нечто новое, уникальное, в день, когда ей удастся выступить в Байройте. Ею овладеет дух гения этого места, и она наверняка достигнет небывалых высот в искусстве.

А пока она увлечена другой мечтой, не менее заманчивой. Но для этого надо объединить их «клан». Очень кстати из Америки вернулся Раймонд.

— Я устал от этих американцев, — говорит он. — До чего скучная публика! И потом, мне очень хотелось повидать всех вас.

— Ты выбрал отличный момент, — говорит Айседора. И тут же излагает свой замысел. Он в восторге.

— Потрясающе! Да, но где взять деньги?

— Об этом не беспокойся. Деньги есть. Последнее мое турне прошло удачно, и я почти все деньги сохранила. Загвоздка только в том, что мама и Элизабет не в восторге от моей идеи. Постарайся их убедить. Тебя они скорее послушаются.

Раймонду легко удалось уговорить остальных членов семьи. Ведь они всегда мечтали об этом! Этот замысел был мифом «клана», одним из тех, какими полно воображение Дунканов. Теперь они наконец смогут реализовать свою мечту и осуществить великое паломничество к истокам, совершить жертвоприношение на святом алтаре искусства, откуда получили духовную пищу. Они совершат путешествие в Грецию.

— А Августин? — вдруг вспоминает мать.

— Верно, как же Августин? Чуть не забыла. Не можем же мы отправиться в путешествие без него.

Тут же посылают телеграмму старшему брату в Калифорнию с предложением выехать первым же пароходом вместе с женой Сарой и дочкой. «Хорошо, — отвечает он. — При условии, что мы в точности повторим путь Одиссея». Почему бы нет? Идея понравилась. И все уселись перечитывать «Одиссею».

Осталось сделать самое трудное: уговорить импресарио. Он, конечно, разразится бурей, но Айседора сообщит ему новость в последнюю минуту по телефону.

— Как? Это несерьезно, дружочек. Как вы можете бросить все и ехать в Грецию в момент, когда начинается ваша международная карьера!

— Говорю совершенно серьезно, господин Гросс. Я уезжаю завтра.

— Что? Завтра? Вы с ума сошли!.. Одумайтесь, Айседора, прошу вас… Наверное, Раймонд вам внушил такую мысль, а? Меня это не удивляет. Ваш брат совершенно чокнутый. Но вы-то, Дора, вы… Послушайте, вы имели колоссальный успех в Будапеште, в Мюнхене, в Берлине. Вас сделали известной. Я должен подписать контракты в Италии… в Соединенных Штатах… Веду переговоры с Байройтом. Вы понимаете, о чем речь идет? Байройт! Не будете же вы все ломать из-за какого-то каприза…

— Я все обдумала. Байройт или не Байройт, мы уезжаем. Совершаем то же путешествие, что совершил когда-то Одиссей.

— Кто?

— Одиссей. Слыхали про такого?.. Одиссей, Пенелопа, Навсикая, Кирка… Одним словом, Гомер! Слыхали про Гомера?

— Кто эти несчастные? Не ездите с ними, Айседора, вы дискредитируете ваше имя. И опасайтесь греков, они все мошенники.

— Прощайте, господин Гросс. По возвращении я разыщу вас… Если вернусь.