Люди Зимнего дворца. Монаршие особы, их фавориты и слуги - Игорь Зимин Страница 23

Императрица Мария Федоровна описала эти дни в дневнике следующим образом.

Вторник, 24 ноября 1825 г.: «Так как я по-прежнему находилась в смертельной тревоге, мои дети провели этот день у меня; я не выходила, каждое движение заставляло меня вздрагивать в ожидании известий». Императрице с учетом сложной ситуации требовалось постоянно «держать лицо» и ничем не выдавать своего волнения. Это было очень непросто, императрица писала: «Какой ужасный день! Я была на панихиде по моей дочери Екатерине ^[108]; вышла на минуту на воздух в сад Эрмитажа и немного успокоилась» ^[109]. На следующий день, в среду, 25 ноября, из Таганрога в Зимний дворец пришли новые известия об ухудшавшемся состоянии здоровья Александра I. Мария Федоровна пишет: «Меня охватило отчаяние; перо не в силах выразить эту скорбь. Ко мне прибежали Николай и Александрина, также пришел граф Милорадович. Этот ужасный вечер был предвестником страшного утра 27-го; я не в состоянии его передать. Николай хотел быть около меня и остался во дворце. Я провела ночь в моем кабинете, на диване, ожидая и в то же время страшась получения известий; ужасный отдых! Но я не роптала; я была в отчаянии, вручая себя воле Божией и воссылая из глубины моего сердца, от всей моей опечаленной души молитвы к милосердному Господу, чья десница тяжело простерлась над нами. Я написала Императрице» ^[110].

В четверг, 26 ноября, в Большой церкви Зимнего дворца продолжились службы во здравие императора: «Мы были в церкви, в нашей обычной комнате, молились милосердному Богу о выздоровлении нашего ангела, моего сына, моего ребенка; во время службы в самом конце молебна, когда мы все стояли на коленях… Короче говоря, Виллие в заключение давал понять, что Государь при смерти».

Кончина императора Александра I в Таганроге

Э. П. Гау Собор Спаса Нерукотворного образа в Зимнем дворце (Большой собор). 1866 г.

Последняя из таких служб состоялась 27 ноября 1825 г. В Большом соборе Зимнего дворца находились члены императорской семьи и немногочисленные сановники. Императрица Мария Федоровна с сыном и невесткой стояли возле алтаря, в ризнице, откуда стеклянная дверь вела в переднюю Второй запасной половины. Поскольку семья жила от приезда одного фельдъегеря до другого, то великий князь Николай Павлович приказал камердинеру императрицы Марии Федоровны подать ему знак через стеклянную дверь, если приедет новый фельдъегерь из Таганрога.

Знак был подан, когда закончилась обедня и начался молебен. Николай Павлович тихо вышел из ризницы через стеклянную дверь («Фонарик»), и в библиотеке Второй запасной половины граф М. А. Милорадович сообщил ему о смерти Александра I: «Все кончено, Ваше Высочество… Покажите теперь пример мужества» ^[111].

Хотя печальное известие было ожидаемо, но потрясение оказалось столь велико, что силы оставили Николая Павловича. Он буквально упал на стул (за Кавалергардским залом), почти дамский обморок не был позой. От молодого наследника (а об этом знали только считанные единицы, поскольку решение Александра I не было официально обнародовано) требовались немедленные действия, поэтому граф Милорадович немедленно послал за лейб-медиком императрицы Марии Федоровны Рюлем, понимая, что медицинская помощь может понадобиться и для вдовствующей императрицы.

После того как Николай Павлович оправился, они втроем направились в Большую церковь. Войдя в ризницу, Николай Павлович опустился перед матерью на колени. Все присутствовавшие в церкви поняли, что император Александр I умер.

Службу остановили, к императрице подвели ее духовника Кривицкого с крестом. Только тогда Мария Федоровна заплакала. Один из очевидцев описал произошедшее следующим образом: «Вдруг, когда после громкого пения певчих в церкви сделалось тихо и слышалась только молитва, вполголоса произносимая священником, раздался какой-то легкий стук за дверями – отчего он произошел, не знаю; помню только то, что я вздрогнул и что все, находившиеся в церкви, с беспокойством оборотили глаза на двери; никто не вошел в них; это не нарушило моления, но оно продолжалось недолго – отворяются северные двери: из алтаря выходит Великий Князь Николай Павлович, бледный; Он подает знак рукою к молчанию; все умолкло, оцепенев от недоумения; но вдруг все разом поняли, что Императора не стало; церковь глубоко охнула. И через минуту все пришло в волнение; все слилось в один говор криков, рыдания и плача. Мало-помалу молившиеся разошлись, я остался один; в смятении мыслей я не знал, куда идти, и наконец машинально, вместо того чтобы выйти общими дверями из церкви, вошел северными дверями в алтарь. Что же я увидел? Дверь в боковую горницу отворена; там Императрица Мария Феодоровна, почти бесчувственная, лежит на руках Великого Князя; перед Нею, на коленах, Великая Княгиня Александра Феодоровна, умоляющая Ее успокоиться: „Maman, chere maman, au nom de Dieu, calmez-vous! [„Маменька, дорогая маменька, ради Бога успокойтесь!“ – фр.]“. В эту минуту священник берет с престола крест и, возвысив его, приближается к дверям; увидя крест, Императрица падает пред ним на землю, притиснув голову к полу почти у самых ног священника. Несказанное величие этого зрелища меня сразило; увлеченный им, я стал на колена перед святынею материнской скорби, перед головою Царицы, лежащей в прахе под крестом испытующего Спасителя. Императрицу, почти лишенную памяти, подняли, посадили в кресла, понесли во внутренние покои; двери за Нею затворились…» ^[112]. Так началось в Зимнем дворце утро 27 ноября 1825 г.

После смерти монарха, первое, что делалось всегда и везде – принесение присяги новому монарху по традиционной схеме: «Король умер! Да здравствует король!». Поэтому Николай Павлович, оставив мать и жену, немедленно направился на дворцовую гауптвахту, ко внутреннему дворцовому караулу (первый этаж западного фасада, окнами на внутренний двор), в этот день его выполняла рота его величества лейб-гвардии Преображенского полка под командой поручика В. Х. Граве ^[113].