Андрей Белый - Валерий Демин Страница 23

Очень скоро, однако, они перешли к излюбленной теме обоих – Вечной Женственности! Наибольшую активность и нетерпеливость проявлял Белый: «Прежде всего пишу Вам об одном пункте, который важен для меня. Вот мы пишем друг другу о Ней, о Лучезарной Подруге, и между нами такой тон, как будто мы уже знаем то, что касается ее, знаем, кто Она, откуда говорим о Ней, а между тем этого не было: мы никогда не глядели прямо друг другу в глаза тут. Метод символов хорош: он лучше всего. То, что логически неопределимо, определится психологически. На этом основании больше всего люблю я речь образную. Это – наиболее короткий путь в глубину. Но часто бывает важно, чтобы и поверхность дала зеркальное изображение глубины: важно, чтобы логически мы шли тем же путем, каким шли интуитивно. Вот почему обращаюсь к Вам с вопросом прямым и без всякой задней мысли: определите, что Вы мыслите о Ней. Мне это очень, очень важно – важнее, чем Вы думаете… <…>»

Блок ответил пространно и абстрактно – не захотел делиться самым сокровенным с человеком, которого ни разу в глаза не видел. Еще раньше он пригласил Белого на свое бракосочетание (да еще шафером), запланированное на середину августа. Белый ответил уклончиво, так как летом ему предстояло сопровождать отца в поездке на Кавказ, куда тот собирался на лечение. Приглашение от Блока пришло в конце апреля, а через месяц Николай Васильевич Бугаев скоропостижно скончался, что вообще перевернуло жизнь его сына Белого и в обозримом будущем сделало ее непредсказуемой. Однако переписка с Блоком в русле затронутых тем продолжалась. С середины июня до середины июля 1903 года Блок находился в Германии на курорте Бад-Наугейм, куда сопровождал мать. То, что Белый хотел услышать от далекого друга, но не услышал, тот с воодушевлением и неземным восторгом изливал в письмах к невесте – Любови Дмитриевне Менделеевой:

«<… > Ты, Ангел Светлый, Ангел Величавый, Ты – Богиня моих земных желаний. Я без конца буду влюбленный, буду страстный, буду Твой поклонник и раб. <… > Будешь Ты и буду я – одно. Об этом вихре, об этих мгновениях сладких и безумных, о которых мы всю жизнь не забудем, теперь мне говорит память о Тебе. В Твоих глазах, в Твоих движениях, в очертаниях Твоих, в Твоих дрожащих руках я видел и узнал это – то, что будет. <…> Я влюблен, знаешь ли Ты это? Влюблен до глубины, весь проникнут любовью».

«<…> Ты знай, что я люблю все в Тебе, все, что знаю и чего еще не знаю. На всем живом, что в мире, навсегда для меня легла Твоя золотистая тень; все, что мне дорого, связано так или иначе с Тобой. Никогда не забывай своего вечного первенства, своего величайшего права над моей жизнью, для меня блаженного и рокового».

«<…> Милая, Милая, Единственная, Ненаглядная, Святая, Несравненная, Любимая, Солнце мое, Свет мой, Сокровище мое, Жизнь моя – или лучше без имен. Я ничего, ничего не могу выговорить. Верь мне, я с Тобой, я всю жизнь буду у Твоих ног, я мучительно люблю, торжественно люблю, звездно люблю, люблю всемирной любовью Тебя, Тебя, Тебя Одну, Единственную, Жемчужину, Единственное Святое, Великое, Могущественное Существо, Все, Все, Все».

«<… > Никогда, никогда этого со мной не было, ничего подобного не было, мне страшно так любить, неизведанно хорошо так любить! Слова-то, слова-то какие, жалкие, каменные, точно бьюсь о камень и бессилен. Веришь? Веришь? Повтори, что веришь всему? Повтори, Искра божественная, повтори, Дева, Богородица, Матерь Света! Повтори, Любочка! <…> Спасибо Тебе, Показавшей мне Свет. <…>Я целую Твой горячий след. Я страстно жду Тебя, моя Огненная Царевна, Мое Зарево. <…> Я люблю тебя, Золотокудрая Розовая Девушка, люблю больше моих сил. <…> Боже мой, как я хочу видеть Тебя скорее и все забыть сначала, когда увижу Тебя, не думать ни о чем, даже не говорить, только смотреть в Твои глаза, моя Милая, моя Красавица, Ненаглядная, Счастье мое!»

Такой Она предстала поэту впервые, такой рисовалась ему в самых вдохновенных мечтах. Люба даже в юную пору далеко не каждому казалась красавицей в классическом смысле данного слова. На женщин она вообще производила неоднозначное впечатление: почти все, не сговариваясь, обращали внимание на излишнюю (с их придирчивой точки зрения) полноту и очень изящную головку на не вполне пропорциональном теле. ^[16] Но те, кто сумели уловить внутреннюю суть Музы Александра Блока, в один голос заявляли: ничего прекраснее они до сих пор не встречали. Первым это понял сам Блок, вторым – Сергей Соловьев, третьим – Андрей Белый. Трудно теперь сказать, кому из них первому пришла в голову гениальная мысль, что Любовь Дмитриевна и есть не кто иная, как современное овеществленно-телесное воплощение Софии Премудрости Божией, – скорее всего, всем трем поочередно, но вполне самостоятельно.

На бракосочетание Блока в Шахматово Андрей Белый так и не поехал. Переутомление, связанное с выпускными экзаменами в университете, и конечно же смерть отца настолько расшатали его здоровье, что Белый вынужден был извиниться и отказаться от роли шафера на свадьбе. Осенью получил от Блока два посвященных ему стихотворения, одно из них сопровождалось эпиграфом из стихов самого Белого, посвященных Возлюбленной – Вечности. Здесь в поэтической и отчасти зашифрованной форме содержались ответы на поставленные еще весной сакраментальные вопросы. Сквозь поэтические дифирамбы проскальзывало и тревожное предчувствие надвигающейся беды:

I