Тайна Марии Стюарт - Маргарет Джордж Страница 23

Мария де Гиз привезла с собой нескольких шотландцев, и теперь маленькая Мария смотрела, как они поочередно стреляют по мишеням. Там находился граф Хантли, купавшийся во всеобщем внимании, несмотря на свою бочкообразную фигуру. Она знала его как влиятельного католического вельможу на севере страны, обладавшего большой властью, но он казался ей тщеславным и даже немного комичным со своей горделивой походкой и важными позами.

«Его называют «северным петухом», – вспомнила девочка, и он действительно походил на петуха. – У него красные щеки, и он постоянно хвастается… а его зад торчит наружу, словно петушиный хвост».

Она захихикала.

– Что тут смешного? – спросила Пышка, стоявшая рядом с ней.

– Граф Хантли похож на петуха, – сообщила Мария, и Пышка тоже захихикала, а вскоре начали смеяться все дети.

Следующим вышел статный мужчина, который выглядел как настоящий вельможа, хотя и не принадлежал к аристократическому сословию. Это был Ричард Мейтленд из Лейтингтона, один из личных советников Марии де Гиз. Он являлся всего лишь лэрдом и юристом, который писал стихи для собственной забавы. Рядом с ним стоял молодой человек приятной внешности, которого он представил как своего сына Уильяма.

– Он учится во Франции, и я позволил себе воспользоваться этой возможностью, чтобы представить его вам, – обратился Мейтленд к Марии де Гиз. – Надеюсь, он будет хорошо служить вам по возвращении на родину.

Королева-мать ограничилась кивком, но Фламина прошептала на ухо Марии:

– Смотрите, какой красавец!

Марии показалось, что Фламина лишь делает вид, будто интересуется такими вещами, чтобы доказать независимость от положения своей матери. На самом деле Уильям Мейтленд был не более красив, чем некоторые другие мужчины из собравшихся вокруг, но она согласно кивнула.

Здесь присутствовали также некоторые отдаленные родственники Марии из рода Леннокс-Стюартов: Джон, сеньор д’Обиньи, и его кузены пришли засвидетельствовать свое почтение. Эти Стюарты имели шотландского предка, который прибыл во Францию сто пятьдесят лет назад, и теперь почти полностью стали французами и даже произносили свою фамилию на французский манер. Она вспомнила, как Роб говорил, что связь между Францией и Шотландией уходит глубоко в прошлое.

Мужчинам принесли закуски, а дети отдохнули на одеялах, разложенных под большими тенистыми деревьями. Некоторые из более молодых мужчин отправились играть в теннис.

Когда Мария проснулась, она увидела, как слуги деловито расставляют обеденные столы между деревьями. Они разворачивали тонкие льняные скатерти, а в дополнение к свечам, расставленным через каждые полтора метра, на ветвях развесили фонари. Тени образовывали маленькие синие озерца вокруг деревьев, дальних стогов и оград. Мягкий, теплый ветерок задувал над полями до самой опушки леса, где он сталкивался с кронами деревьев, и листья начинали шелестеть и шептаться друг с другом. Вскоре откуда-то вылетели рои светлячков, поблескивавших в темноте, и Мария увидела людей, направлявшихся к банкетным столам строгой процессией через поле. Их одежды переливались красками заката; они несли узкие свечи и смеялись. Перед ними шли музыканты, игравшие на флейтах и лютнях. Они походили на фигуры с выцветшего гобелена, и даже музыка звучала как-то глухо и отдаленно.

По мере приближения они становились все более реальными, веселыми и шумными людьми. Король, переодевшийся в бархат, раскраснелся после игры в теннис. Наряд королевы блистал самоцветами; под открытым небом они не казались неуместными, а, наоборот, красили ее. Диана снова переоделась в платье из тонкой газовой ткани. Мать Марии была одета в зеленое атласное платье с модной вышивкой и несла декоративную бархатную шкатулку с серебряной отделкой.

Все расселись за столами, лишь музыканты продолжали играть. Небо уже потемнело, и теперь единственный свет исходил от свечей, фонарей и светлячков. Все купалось в этом мягком неземном свете – люди из Франции и Шотландии, родственники и друзья Марии, – и она любила их всех чистой, беззаветной любовью. С другой стороны, она чувствовала себя любимой и надежно защищенной в объятиях Франции и среди всех, кто собрался под деревьями этой теплой летней ночью.

В конце обеда, когда Марии де Гиз предстояло выступить с прощальной речью, она открыла бархатную шкатулку и подняла ее. Мария смогла разглядеть внутри что-то красное и блестящее.

– Это сокровище я оставляю на попечении короля и королевы, которые также хранят другое сокровище – мою дочь. Эта драгоценность принадлежала ее бабушке Маргарите Тюдор. Она была подарена ей в день брака с Яковом IV, и мое глубочайшее желание состоит в том, чтобы ее подарили королеве Марии в день брака с дофином Франциском. Прошу вас, сохраните ее ради меня.

Она церемонно вручила шкатулку Генриху II. Тот заглянул внутрь, и его обычно бесстрастные глаза расширились от изумления.

– Mon Dieu! Какая огромная!

Он бережно достал драгоценность и показал ее собравшимся. Это была брошь в форме буквы «H», усыпанная рубинами и бриллиантами.

– Поэтому она называется «Большой Гарри», – сказала Мария де Гиз. – Сохраните ее ради меня!

Обед закончился после полуночи, но мужчины пожелали охотиться с факелами, поэтому привели лошадей и свору гончих для охоты на оленей в соседнем лесу. Дети остались в лагере, но наблюдали за тем, как охотники один за другим уходили в темноту, пока не стихли все звуки. Еще позднее, когда они уже засыпали в палатках, издали донесся приглушенный лай собак. Потом они крепко уснули и не слышали возвращения охотников.

* * *

Через несколько дней, когда Марии де Гиз пришла пора уезжать, она прижала дочь к себе и пообещала вернуться.

– Возвращайся поскорее, – сказала Мария, стараясь не плакать. Это было бы неприлично на виду у собравшихся.

– Вернусь так скоро, как смогу, – ответила ее мать. – Мои мысли будут с тобой каждую минуту.

– Я люблю тебя, дорогая maman, – прошептала она. Но Мария де Гиз отвлеклась на приближение короля Генриха и не расслышала ее последние слова.