Политическая история Первой мировой - Сергей Кремлев Страница 23

И тут Витте взвился:

– Знаете, Ваше Высокопревосходительство, пускай делают другие как хотят, а я государю императору голову ломать не хочу, потому что кончится это тем, что вы таким образом государю голову сломаете!

И исполнилось по слову Виттеву! Прошло два месяца. Срок достаточный для того, чтобы не вызывать лишних подозрений, но недостаточный для того, чтобы «усердие» Витте забылось. И 17 октября 1888 года около станции Борки под Харьковом (конечно же, не на «виттевской» Юго-Западной, а на «чужой» Харьково-Николаевской дороге) поезд с Александром III и его семьёй полетел под откос…

Витте, назначенный одним из экспертов, описывая этот инцидент, сочинил целую былину о том, как богатырь-император на своей спине удерживал крышу столового вагона, спасая домашних и прислугу. Эта живописная картина кочует из книги в книгу, однако в действительности царскую семью вместе с императором спасло то, что стены вагона сдвинулись «домиком» и задержали падение крыши.

Не менее живописным оказалось и экспертное заключение Витте в целом. Оно было настолько неточно, что с ним не согласились ни Александр Фёдорович Кони, приехавший из Петербурга, ни директор Харьковского технологического института, инженер-технолог и профессор механики Виктор Львович Кирпичёв.

Витте печатно оспаривал мнение Кирпичёва, заявляя, что тот-де «не знает железнодорожной практики». А ведь инженерное чутьё у оппонента Витте было заложено, что называется, в генах. Кирпичёвы – это целая династия ученых-инженеров. Брат Михаил – химик, сотрудник Менделеева. Брат Нил – генерал, профессор Николаевской военно-инженерной академии, а в советское время – преподаватель Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева. Сын Михаил – советский ученый, теплотехник, академик. Так что насчёт «некомпетентности» Кирпичёва наводил Сергей Юльевич тень на октябрьский день.

Однако дело было сделано – Александр вспомнил о «строптивце»-«прозорливце», без топора рубящем царю правду-матку в глаза. И… Витте был предложен пост директора департамента железнодорожных дел министерства финансов.

Может, впрочем, царю о Витте и напомнили, а насчёт поста подсказали. Ведь почему-то этакого инженерного пророка не в МПС (министерство путей сообщения) определили, а к финансам.

С этого и пошло…

Витте, всей своей судьбой связанный с еврейским финансово-промышленным капиталом, оказался настолько на своём (для этого капитала) месте, что поневоле призадумаешься: не слишком ли кстати разыгралась вначале в Фастове, а затем под Борками эта «карьерно-катастрофическая» история? Подобный «карманный» Витте нужен был блиохам до зарезу: в России разворачивалось грандиозное железнодорожное строительство, и нечистые загребущие руки на нём можно было нагреть лучше, чем на чём-либо другом.

А риск для царской фамилии? Ну погиб бы Александр, погиб бы цесаревич Николай – подумаешь! Беда невелика, царя как-нибудь подыскали бы нового. А вот продвинуть «к царям», да ещё и сразу из пешек в ферзи такого «государственного деятеля», как Витте? Это – дело непростое, зато и выгодное.

Н-да…

«Фокусничал» Витте на постах министра финансов и премьер-министра много. Он лишил, например, ссуд Государственного банка наиболее здоровые финансово-промышленные группы фон Дервиза, Алчевского, Мамонтова. А в 1899 году с подачи Витте возникло так называемое «мамонтовское дело» Саввы Ивановича Мамонтова – русского мецената и председателя правления общества Московско-Ярославско-Архангельской дороги.

Мамонтов затеял новый крупный железнодорожный проект на Севере – дело для России крайне полезное. Витте вначале его притворно поддержал, а потом сам же и «потопил», лишив поддержки. Да ещё и возбудил против фирмы Мамонтовых уголовное дело. По суду присяжных они были оправданы, однако от разорения это их не спасло. Заодно был похоронен и перспективный экономический проект развития русского Севера. В России прямо говорили, что за крахом Мамонтова стоят происки еврейских банкиров.

Защитники Витте пытались доказывать, что, мол, «инвестиционное раскручивание экономики путём казённых субсидий имеет логические пределы», должны, мол, действовать механизмы саморегуляции. Но ведь даже эти «логические пределы» были в России далеко не достигнуты. При этом для блиохов субсидии отыскивались.

Витте изображал из себя поборника «честного бизнеса», но железную дорогу Пермь – Котлас (часть той линии Петербург – Вологда – Вятка, которую он не дал построить Мамонтову) позже строил родственник жены Витте – инженер Быховец. А на смену Мамонтову в правлении Архангельско-Ярославской дороги пришёл другой её родственник – врач Леви.

Долгое время Витте управлял и Министерством путей сообщения. В выпущенной в свет в 1989 году политической биографии Витте, написанной историком А. В. Игнатьевым, хвалебно расписывается, как Витте проводил-де «политику сосредоточения железных дорог в руках государства путём выкупа частных дорог и казённого железнодорожного строительства».

А вот результат этой «благородной» работы на благо государства. В Германии к 1913 году казённая железнодорожная сеть составляла 94 % от общей, а в России – только 67 %. Германские дороги были неубыточны, а российские – убыточны. Но убыточны лишь для казны. Что же касается частных акционеров, то они за 29 лет – с 1885 года по 1913 год – получили почти 4 миллиарда рублей чистого дохода.

Золотом.

Такой вот был Витте «государственный деятель» и «славянофил» (как его аттестуют некоторые биографы на том основании, что он в юности тиснул пару статей в газете Аксакова «Русь» и записывался в «Священную дружину» графа Шувалова, из которой, присягнув на верность, быстренько вышел).

Много позже в предисловии к мемуарам уже покойного мужа Матильда Ивановна-Исааковна Витте-Нурок жаловалась: «При дворе, среди консерваторов, у либералов, в демократических кругах – всюду на графа Витте смотрели как на человека «чужого». Он искал блага своей родине, идя собственными путями, и поэтому имел мало постоянных попутчиков».

Итак, блага искал, возможности для делания блага имел огромные, но попутчиков на пути служения Родине имел мало. То есть один лишь граф Витте о России и радел, а рядом была ещё одна понимающая его радетельница – графиня Матильда. О Ротштейне и Ротшильдах, для которых Витте чужим не был, графиня не упомянула, надо полагать, исключительно из чувства ревности.

Витте оказался гением приспособленчества, услужливости и угадывания, «откуда ветер дует». И то, как прочно этот идеальный хамелеон связал себя с младых ногтей именно с интернациональными еврейскими финансовыми кругами, лучше многого показывало, кто в России всё более властно и своекорыстно «заказывает музыку».

И это не голословное утверждение, читатель. Вот как накануне Первой мировой войны описывал изменение внутрироссийской ситуации с начала 80-х годов XIX века журнал «Еврейская старина»: «В выходцах из черты оседлости происходила полная метаморфоза: откупщик превращался в банкира, подрядчик – в предпринимателя высокого полета, а их служащие – в столичных денди. Образовалась фаланга биржевых маклеров, производивших колоссальные воздушные обороты. Один петербургский еврей-старожил восхищался: «Что был Петербург? Пустыня; теперь же ведь это Бердичев!»…»