Ганнибал - Серж Лансель Страница 22

Возглавив армию, Гасдрубал первым делом объединил все свои силы, включая подоспевшее из метрополии подкрепление (Аппиан, «Ибер.», 6). Теперь его войско насчитывало 50 тысяч пеших воинов, 6 тысяч конных и две сотни слонов. Затем он напал на царя ориссов и разбил его, отомстив предателям за гибель Гамилькара беспощадной резней. Он овладел «двенадцатью оретанскими» и «всеми иберийскими городами», как пишет Диодор (XXV, 12). Нам чрезвычайно трудно с точностью установить географические границы завоеваний Гасдрубала, а значит, и максимальные пределы, до которых он распространил карфагенскую власть в Испании. Однако ясно, что не меньше доброй четверти полуострова теперь контролировалось пунийцами. Прочность завоеваний обеспечивалась в том числе и умелой дипломатией по отношению к иберийским царькам, заслужившей похвалу Тита Ливия (XXI, 2, 5, 7). Либо Гасдрубал овдовел после смерти первой жены — второй дочери Гамилькара, либо в его глазах государственные интересы оправдывали двоеженство, но он женился на одной из местных принцесс. Этот шаг позволил ему считаться среди них «своим» и принес звание верховного вождя иберов: стратега автократора, как отмечает Диодор, употребляя тот же титул, какой Коринфская лига в 335 году дала юному Александру.

Имя Александра Македонского мы вспомнили здесь не случайно. Разумеется, между Гасдрубалом Красивым и полубогом, воспитанным Аристотелем, существовала известная дистанция, однако это была именно дистанция, а не бездна. Иными словами, чуть меньше века спустя после Александра его подвиги стали будничной действительностью. Утрата значения полиса и переход к государственным, в современном смысле слова, масштабам; присоединение новых земель с богатой культурной традицией и создание новых полюсов культурного влияния, воплотившееся в основании новых метрополий; проведение в жизнь политики слияния с коренными народами покоренных земель, их ассимиляции — одним словом, все то, что изобрел гений Александра для обновления античного мира, отныне принималось к исполнению каждым крупным государственным деятелем. Как Александр женился на иранской царевне Роксане, так и Гасдрубал взял в жены иберийскую принцессу. Позже, как мы увидим, этому примеру последовал и Ганнибал. Город Акра Левка, основанный тестем, не сумел обрести значения символа, и тогда зять основал на том же побережье, только южнее, на стыке Андалусии и Леванта, на месте, как будто нарочно созданном для крупного порта, новую столицу, которую римляне называли Новым Карфагеном (теперешняя Картахена). Сам же основатель дал ей имя Qart Hadasht — новый город, подчеркивая преемственность со «старым» Карфагеном. Удивительная судьба ожидала этот семитский топоним! Последователи Христофора Колумба в начале XVI века н. э. присвоили его крупному порту на побережье Карибского моря, в стране, которой только предстояло стать Колумбией, словно протянули сквозь века и океаны образ древнего Карфагена. Слабое, но все же утешение романтикам от истории, которые до сих пор не желают расстаться с химерической мечтой доказать, что Америку открыли еще современники Ганнибала.

Возможно, в результате раскопок, которые сегодня полным ходом идут в Картахене (S. Ramallo, 1992), удастся обнаружить под римскими слоями хоть какие-нибудь следы дворца, возведенного Гасдрубалом. Этим дворцом в 133 году, спустя столетие после его постройки, еще восхищался Полибий ^[36]. Греческий историк отмечал пышность сооружения, которая, добавляет он, возможно, указывала на монархические замашки его владельца (X, 10, 9). Подробное описание города, которым открывается рассказ о его осаде Сципионом в 210 году ^[37], позволяет нам довольно точно представить себе главные сооружения новой столицы, основанной Гасдрубалом. На востоке на высоком холме, господствующем над заливом, поднимался храм Эшмуна-Асклепия, а на западе, согласно законам симметрии, высился «царский» дворец, расположенный на противоположном берегу искусственного канала, соединявшего неглубокие воды лагуны с хорошо охраняемым заливом. Но вот где располагались верфь и арсенал, необходимые в этом городе, игравшем роль «сейфа», в котором копились богатства, добываемые Баркидами в Испании, главным образом серебро с ближайших рудников, мы не знаем. Полибий (XXXIV, 9, 8-11) утверждает, что еще век спустя на этом руднике трудилось 40 тысяч рабочих — вернее сказать, рабов, — добывавших римскому народу по 25 тысяч драхм ежедневно.

После предпринятой еще Гамилькаром реорганизации работы на рудниках сьерры Морена в Гадесе стали чеканить монету из серебра более высокой пробы. Очевидно, эти рудники функционировали еще до появления в Испании Баркидов и снабжали металлом монетный двор Карфагена, о существовании которого мы можем лишь строить предположения, поскольку самих монет не сохранилось. Зато обнаружено множество монет, отчеканенных в Гадесе, Секси (Альмуньекаре) и на Ивисе. Изучение монет эпохи Баркидов неразрывно связано с важной проблемой, далеко выходящей за рамки чисто нумизматического интереса. Самостоятельная чеканка монеты является одним из критериев оценки характера власти, установленной Гамилькаром и его последователями в Испании. Иными словами, можно ли считать, что Баркиды создали в Испании монархию эллинистического типа по образцу государств, основанных эпигонами Александра? На аверсе одной из монет — двойном сикле со слоном на реверсе — мы видим изображение мужчины с булавой в образе великого божества Геракла-Мелькарта, которому поклонялись в Гадесе, но нет никаких оснований утверждать вслед за некоторыми историками (G. et С. Picard, 1970, р. 213; см. также Е. Acquaro, 1983–1984, pp. 83–86), что перед нами портрет Гамилькара. Еще интересней другая монета, датируемая теми же годами. Опять-таки мы не можем с уверенностью говорить, что на ней запечатлен облик Гасдрубала, ни одного портрета которого не сохранилось, однако по способу изображения ее аверс очень близко напоминает монеты, чеканившиеся при Птолемее Сотсрс — царе из династии Лагидов. Правда, у Лагида более резкие черты и более энергичное выражение лица, однако и тут и там мы видим совершенно одинаковый профиль, украшенный диадемой, и равно «царскую» посадку головы. И хотя споры об идентификации этих персонажей все еще ведутся, а лучший испанский специалист по исторической нумизматике считает, что они изображают безбородый вариант Геракла-Мелькарта (L. Villaronga, 1973, pp. 143–145; 1979, p. 105), самый тип этих монет может рассматриваться как лишнее доказательство в далеко не закрытом «досье по делу царства Баркидов».

Действительно, определение политического статуса пунической Испании и природы ее взаимоотношений с карфагенской метрополией остается одной из труднейших проблем. Внешние признаки «монархии», такие, как роскошный дворец или самостоятельная чеканка монеты, как уже убедился читатель, слишком туманны и противоречивы. Ничем не может нам помочь и археология. Остается последнее — обратиться к письменным источникам, главным образом к Полибию и Диодору, которые сами в большей или меньшей мере испытали на себе воздействие римской анналистики, создаваемой «по горячим следам». У таких авторов, как Фабий Пиктор, тенденциозность видна даже в изложении фактов. Римский сенатор выражал точку зрения тех членов курии, которые считали необходимым поддержание «status quo» в отношениях с Карфагеном. По их мнению, следовало любой ценой провести размежевание между пунической метрополией и Гамилькаром и особенно его последователями Гасдрубалом и Ганнибалом, доказав, что Карфаген не несет никакой ответственности за предприятие этих «авантюристов», которые якобы действуют на свой страх и риск и преследуют исключительно личные цели. Особенно знаменательно выглядит в этой связи передаваемый Полибием (III, 8) рассказ Фабия Пиктора о том, как Гасдрубал захватил власть в Испании. По мнению римского историка, после смерти Гамилькара, когда армия выбрала своим командующим его зятя, последний отправился в Карфаген и попытался совершить там нечто вроде переворота, отменив действующую конституцию и навязав монархическую форму правления. Однако олигархи, держащие в своих руках Совет старейшин, провалили эту попытку, и Гасдрубалу пришлось вернуться в Испанию, где он отныне правил как самодержец, абсолютно не связанный с карфагенским сенатом. Полибий, правда, от себя добавляет, что лично он в эту версию не верит и упрекает Фабия Пиктора в непоследовательности. Однако его недоверие касается в основном предположения о том, что все Баркиды — от Гамилькара до Ганнибала — действовали по собственной инициативе и втянули Карфаген во Вторую Пуническую войну против воли метрополии. Анализируя поведение Гасдрубала, Полибий опять-таки подвергает сомнению тот факт, что зять Гамилькара порвал всякие отношения с родиной-матерью, но в то же время, глядя на его дворец, допускал, что Гасдрубал мог питать определенные надежды на царскую власть.