Тайны советской кухни. Книга о еде и надежде - Анна фон Бремзен Страница 22
Тайны советской кухни. Книга о еде и надежде - Анна фон Бремзен читать онлайн бесплатно
Дамы допивают шампанское под мамино пирожное «картошка» и собираются по домам.
— При Сталине мы цензурировали собственные мысли и приходили в ужас, когда случалось подумать что-то плохое, — рассуждает Инна уже в дверях. — А когда он умер, цензура не прекратилась — мы стали вычищать из детских воспоминаний любой проблеск счастья.
Все кивают.
* * *
Холодной осенью 1939-го мамины уроки музыки на пожарной лестнице закончились. Они с Нинкой нашли новое занятие: помогать старшим детям выслеживать шпионов. В параноидальной России все дети играли в шпионов. Под подозрением мог оказаться любой. Например, лифтерша, у которой на пальто была странная металлическая пуговица. Граждане, носившие очки и шляпы вместо пролетарских кепок.
Мамина компания преследовала мнимых предателей Родины по извилистым переулкам, темным подворотням и тихим, укромным дворам. Подворотни маме нравились. Они пахли (не противно) мочой и гниющими осенними листьями. В одной из них бабушка в потрепанном берете продавала старую куклу. Просила целых сорок рублей. В отличие от обычных лысых улыбающихся советских пупсов у этой куклы были льняные волосы, потертое бархатное платье и печальные глаза, как у героинь трагических сказок Андерсена. В конце ноября Наум сдался. Мама, получив куклу, вдыхала затхлый и таинственный запах. На следующее утро Наум уехал в командировку.
Декабрь принес мягкий снег хлопьями, смолистый запах елок и нашествие сердитых приезжих в магазинах. Новогодние праздники были пока в новинку советским гражданам. Кто-то просто вешал на елку грецкие орехи в фольге. Лиза водрузила на верхушку яркую кремлевскую звезду и купила подарки Ларисе и Юле. Мама мечтала о приданом для куклы.
От Наума не было вестей, и на Лизином лице застыло мрачное, отсутствующее выражение. Она молча выстаивала очереди за игрушечными стиральными досками и миниатюрными копиями сервизов, изображенных на картинках в зеленой микояновской книге.
Каждый день мама украшала кукольную квартиру, сверяясь с книгой.
Каждый день Лиза, листая ее, готовила целые сковородки котлет и противни творожных коржиков. Неожиданно для самой себя пекла сложные пироги с курагой, напряженно прислушиваясь к шуму лифта. Но это, как правило, была Дора или соседи-композиторы. Пироги съедали Нинка и дети Покрассов — их бодрое чавканье наполняло мамину душу тоской.
Под Новый год Лиза застелила стол новой скатертью — бордовой, как театральный занавес, и плюшевой, как щека игрушечного мишки. Наум не пришел ею полюбоваться. Над кремлевскими курантами рвались фейерверки, а «Советское шампанское» так и стояло неоткупоренным.
— Ничего, может, ничего, — шептала Лизе соседка Дора. Мама в это время сидела под столом и жевала бахрому скатерти.
— Ничего, ничего, — шептала мама кукле, слизывая с лица слезы. По куклиным глазам было видно, что она все понимает: и про червя отчаяния в мамином животе, и про загадочное папино отсутствие, и про грызущее подозрение, что светлое будущее проходит мимо. Мама гладила куклу и заплетала ей льняные косы, страстно мечтая, чтоб хотя бы ее безмолвной подруге жилось счастливо, богато и весело. Ее осенило. Пока Лиза не видела, она достала ее ножницы. С первого раза не удалось вырезать из скатерти кусок нужного размера, так что она отрезала еще: для кукольной скатерти, для покрывала на кровать. Когда мама закончила, кукольный дом был устлан бархатом, а пол в нем выложен золотой бахромой. Увидев мамино художество, Лиза замахнулась на нее полотенцем, но как-то вяло. В те дни она искала в доме ключ от стола Наума и думала, не пора ли прочесть Ларисе и Юле письмо, которое он, написав, запер в ящик. В письме он наказывал дочерям любить его, маму и Родину, что бы с ним ни случилось.
1940-е: Пули и пайки
В выходной день 21 июня 1941 года, в честь официального наступления лета, Лиза наконец перешла от вялого горячего зимнего борща к холодному летнему. В пряном, сладком супе бодро хрустели ранние огурцы и редиска. После короткого похолодания наступил удивительно погожий субботний день. Солнце играло на красных, как губная помада, тюльпанах и нарядных белых лилиях, росших на клумбах Пушкинской площади. Бульварное кольцо пахло петуниями. Девочки в светлых выпускных платьях проплывали по набережным Москвы-реки мимо обнимающихся парочек. Планы на лето, поцелуи украдкой. Сине-белые банки микояновского сгущенного молока — на дачу. Даже бабушки, торгующие в парках газировкой с вишневым сиропом, казалось, помолодели на десять лет. Счастье витало в воздухе, его можно было пощупать. Во всяком случае, так казалось моей маме на субботней прогулке с Юлей и папой.
Наум вернулся — по крайней мере, на время. После его пугающего исчезновения в 1939-м отлучки стали еще дольше и чаще. Однажды утром Лиза села на узкую кровать, которую мама делила с Юлей, и объяснила, кем работает папа.
— Советским шпионом? — в восторге взвизгнула мама.
— Нет, нет! Разведчиком.
Это тоже звучало захватывающе. Чтобы защитить папины секреты от врагов народа, мама и Юля принялись тайно поедать его документы. Они рвали бумаги до состояния конфетти, размачивали в молоке и с сознанием долга жевали горсть за горстью. Они чувствовали себя героями, пока Наум, обнаружив, что они слопали сберкнижку, не пришел в бешенство.
Теперь девочки понимали: если папы нет, значит, он в другой стране. Они знали, откуда им привозят подарки. Провальная финская кампания зимы 1940-го обернулась кровавой баней. Русские вернулись с войны жестоко побитыми, но завладели стратегически важным участком ледяного Ладожского озера. Ларисе с Юлей эта война принесла роскошную коробку финского масляного печенья. Ярко-желтые шарфы из тонкого хлопка достались девочкам в качестве трофеев после безобразной советской оккупации Эстонии в июле 1940-го. Из разведмиссии в Стокгольме Наум привез небесно-голубые пальто с меховой оторочкой, как у принцесс. Его профилем были Скандинавия и Балтика. Про бесцеремонный захват земель он не рассказывал.
Теперь они жили вшестером в двух комнатах в композиторском доме. Из Одессы приехал овдовевший Лизин отец. Он ночевал, громко храпя, в гостиной вместе с девочками. Дедушка Янкель был тих и услужлив. Старый еврей-коммунист, ударник на пенсии ненавидел Талмуд и с отвращением относился к Библии. Мама любила дергать его за клочки тонких волос на макушке, когда он, сидя на кухне, в который раз переписывал в тетрадь «Краткий курс истории ВКП(б)». Этот сталинский партийный катехизис дедушка знал наизусть.
Сашка, их маленький братик, был шумнее. Лиза родила его в мае, когда Наум был в Швеции. Лежа в роддоме, она увидела, как медсестра несет какой-то счастливой новоиспеченной мамочке огромный букет розовых роз, и сердце ее облилось слезами. «Это тебе, — с улыбкой сказала сестра. — Выгляни в окно». Внизу стоял Наум, махал рукой и улыбался. После рождения малыша он из Москвы уже не уезжал.
В ночь на воскресенье, 22 июня, Сашка не плакал, а дедушка не храпел. Но маме все равно плохо спалось. Может быть, она переволновалась оттого, что завтра пойдет в цирк и увидит знаменитого шимпанзе Микки. А может, дело было в грозе, разразившейся после десяти вечера. Мама беспокойно дремала, но то и дело просыпалась и видела, что Наум сидит, скорчившись у коротковолнового латвийского радиоприемника VEF. Радио мигало зелеными огоньками, слышались нерусские голоса… «Хэллоу… Би-би-си…» Под эти звуки мама наконец уснула.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии