Сапфо - Игорь Суриков Страница 22

Вам, конечно, известно явление рифмы. Скажем, строчка окончилась словом «отца», и тогда через строчку, слога повторив, мы ставим какое-нибудь: ламцадрица-ца́. Говоря по-вашему, рифма — вексель. Учесть через строчку! — вот распоряжение. И ищешь мелочишку суффиксов и флексий в пустующей кассе склонений и спряжений… Говоря по-нашему, рифма — бочка. Бочка с динамитом. Строчка — фитиль. Строка додымит, Взрывается строчка, — и город на воздух строфой летит ^[75].

Одним словом, для нас поэзия и рифма неразрывно связаны. Бывают, конечно, «белые», нерифмованные стихи. Но они и воспринимаются как необычное и именно поэтому интересное исключение. А вот поэты Древней Греции и Рима обходились без рифмы.

Иной раз приходится даже слышать, что-де античность не знала рифмы, еще не изобрела ее. Это не так. Феномен рифмы — то есть, собственно, созвучные окончания определенных отрезков литературной речи — был вполне известен эллинским писателям и читателям (его называли гомеотелевт, что и означает «схожее окончание»). Но, что интересно, применялся он не в поэзии, а в прозе, особенно ораторской. Снова совершенно чуждый нашему времени факт: рифмованная проза казалась бы нашему уху совершенно неестественной. А стихотворцам, как ни странно, рифма казалась каким-то чересчур «приниженным», что ли, приемом, не гармонирующим с задачами высокой поэзии.

И античное поэтическое искусство, соответственно, зиждилось не на рифме, а на ритме — на разнообразных сочетаниях стихотворных размеров (или, как их тогда называли, метров) ^[76]. Что такое стихотворный размер — всякий понимает, это «проходится» еще в средней школе на уроках литературы. В современной поэзии размеров пять: ямб, хорей (двусложные), дактиль, амфибрахий, анапест (трехсложные). Названия всех пяти — древнегреческие по происхождению, порой поддающиеся буквальному переводу. Например, дактиль (ударный слог, за ним два безударных, скажем, о́-зе-ро) — «палец» (посмотрите на указательный палец своей левой руки и увидите: первая фаланга длинная, вторая и третья — короче). Амфибрахий (безударный слог, ударный, вновь безударный, скажем, хо-ро́-ший) — «обоюдократкий» (то есть краткие слоги окружают долгий).

«Краткий», «долгий» — здесь неспроста звучат эти слова. Если при классификации нынешних стихотворных размеров исходят из противопоставления ударных и безударных слогов, то в античности принималось во внимание не это, а слоги долгие и краткие. Дело в том, что и у древних греков, и у римлян гласные звуки различались по долготе/краткости, что не совпадало с ударной или безударной позицией. Нам, говорящим по-русски, это совсем уж трудно понять, а вот англоязычный читатель понял бы без проблем: в английском гласные тоже бывают долгими и краткими.

Итак, все пять ныне употребляющихся стихотворных размеров имеют древнегреческое происхождение, что ясно уже из их названий. Но в античности количество размеров было многократно бо́льшим. Многие из них просто не могут быть адекватно воспроизведены в русском переводе. Простейший пример — спондей, метр, состоящий из двух долгих слогов. По логике, переводиться спондей должен двумя ударными слогами подряд. Однако в современной языковой практике такое случается редко; а главное — два ударных слога подряд наше ухо не воспримет как стихотворный размер.

Вернемся к вопросу о происхождении античной поэзии из песенного фольклора. Из его обширного круга наибольшую будущность имели эпические песни, повествовавшие о славных деяниях великих героев легендарного прошлого. Эти песни исполняли на пирах аристократов аэды — странствующие певцы-сказители. О них многое сообщает нам Гомер, — а он ведь и сам был аэдом, стало быть, знал, о чем рассказывает. В его изображении аэды — почтенные седые старцы, часто слепые (считалось, что слепота способствует поэтическому вдохновению), под аккомпанемент лиры услаждающие присутствующих своими песнопениями. Вот, например, описанный Гомером аэд Демодок: