Семейные драмы российских монархов - Александр Музафаров Страница 22

По мнению историков, эти красивые и эффектные слова никогда не звучали в реальности. Прославленный фельдмаршал действительно отсутствовал в Петербурге в момент суда и действительно не подписывал смертного приговора Алексею. Но причиной этого была болезнь, не позволившая полководцу покинуть Москву. Именно о болезни писал Шереметев Петру и Меншикову, прося в этих письмах не искать других причин своего отсутствия.

Но так ли уж оторвана от реальности легенда? Биограф фельдмаршала А.И. Заозёрский, автор единственной научной биографии полководца, отмечает, что Шереметев искренне сочувствовал царевичу и не раз выражал ему свои симпатии. И болезнь не помешала Борису Петровичу встретиться со своим старым знакомым по Киеву — митрополитом Киевским Иосафом Кроковским, которого под конвоем везли в Петербург по делу царевича. Святитель даже стал одним из свидетелей при подписании духовной фельдмаршала. Ясно одно: на суд Борис Петрович Шереметев не поехал, а приказать доставить его силой царь не рискнул — слишком уж громким и неудобным получился бы скандал.

Пётр так и не утвердил вынесенный судом приговор. Кстати, его вынесение не прекратило страданий несчастного узника — и 25 и 26 июня он снова был подвергнут пыткам. Каких ещё показаний добивались от приговорённого к смерти палачи Тайной канцелярии, сказать сложно.

По официальной версии, пытки 26 июня царевич не пережил и умер после её окончания. Есть и другие версии смерти Алексея. Согласно одной из них, узник был тайно убит по приказу отца, который не хотел публично проливать царскую кровь ^{9}. Согласно другой, опасаясь того, что царь может помиловать сына, Толстой и Меншиков применили куда более жестокие истязания по сравнению с обычно практиковавшимися в Тайной канцелярии и тем самым убили не отличавшегося крепким здоровьем царевича.

На следующий день после смерти царевича, 27 июня, в Петербурге прошли пышные празднества, посвящённые очередной годовщине Полтавской виктории, а через два дня, 29-го, пышно праздновались царские именины, отмеченные одним из развлечений Петра — спуском на воду военного корабля. «Все весело пили и пировали, — сообщал в своём донесении в Вену австрийский резидент при русском дворе, — ночью был сожжён на берегу фейерверк, и общее веселие продолжалось до двух часов заполночь».

Это кровавый тиран Иван Грозный плакал над трупом нечаянно убитого им сына, каялся в своих грехах и отправился по монастырям замаливать их. Царь-преобразователь был чужд подобных мыслей. Он официально простился с сыном в день его похорон 30 июня. Вместе с государем в церемонии погребения участвовали высшие военные и придворные чины, дипломаты и множество народа, что уже два дня шли через Троицкую церковь, чтобы проститься со своим несостоявшимся повелителем.

Казалось, царь и его приближённые добились, чего хотели. Но уже через год скончался царевич Пётр Петрович — единственный сын Петра от Екатерины, и перед Российским государством высветились контуры приближающегося династического кризиса. Вот тут-то царю пришлось уже всерьёз обратиться к делам наследства. И здесь Пётр совершил одну из самых больших ошибок своего царствования. Утверждённый им 5 февраля 1722 года «Устав о наследии престола» формализовал наиболее архаичную и нежизнеспособную часть традиционного механизма передачи власти в России — личный выбор царствующего монарха. Отныне государь сам мог избирать себе наследника из числа своих родственников, кого сочтёт более достойным.

Современный исследователь русского самодержавия А.Н. Боханов так оценил значение этого документа:

«Этот закон иначе как деспотическим назвать невозможно. Акт, вытекающий непосредственно из сложной династической ситуации, когда прямого наследника мужского пола у правителя не было, показал узость мышления первого императора. Стремясь во всех сферах жизни России ввести „регламенты“, Пётр в самом главном сегменте державного „устроения“ утвердил принцип личной прихоти, или, проще говоря, произвола».

Петровский «тестамент» стал бомбой замедленного действия под зданием русской государственности, причём бомбой многоразового использования, неоднократно вызывавшей смуту в XVIII веке. Как мы уже отмечали выше, особенностью монархии как формы правления является предопределённость в вопросе выбора главы государства. Если же выбор царя осуществляется не Божиим соизволением, а человеческой волей (пусть даже волей самого монарха), то легитимность такого государя всегда будет под вопросом. Нет запретительного ответа на вопрос: почему выбрали того, а не этого? Почему он царь, а не вот он? И почему нельзя изменить выбор? Стоит ли удивляться, что ни один из государей, вступивших на трон по петровскому «тестаменту» не сумел удержаться у власти. Все они пали жертвами дворцовых переворотов, прекратить которые смог только император Павел Петрович, да и то ценой своей жизни…

По иронии судьбы сам Пётр воспользоваться своим «тестаментом» не успел. После его смерти большая часть государственной и политической элиты России видели на престоле законного наследника — сына царевича Алексея, царевича Петра Алексеевича. Такой поворот не устраивал убийц Алексея — Меншикова и Толстого, поэтому они, опираясь на гвардию, произвели дворцовый переворот и в нарушение каких-либо законных оснований провозгласили государыней супругу царя Екатерину I. Высоко же поднялась бывшая прачка!

Заговор удался во многом потому, что сторонники Петра Алексеевича были слишком уверены в правоте своего дела и упустили ситуацию в столице из-под контроля. Однако, внешне признав произошедший переворот, они отнюдь не сложили оружия. Добившиеся успеха приближённые первого императора быстро перессорились между собой. Ловко играя на амбициях и непомерном честолюбии Меншикова, вожди аристократической партии использовали светлейшего как орудие против его же союзников. В результате к моменту смерти Екатерины князь оказался, говоря современным языком, в политической изоляции и был вынужден пойти на союз с аристократической верхушкой Сената и признать сына убитого им царевича своим государем. Дальнейшее было, что называется, делом техники, и уже через два года бывший светлейший князь своими руками строил себе избу в далёком Берёзове.