Шарлотта Корде - Елена Морозова Страница 22

Увидев на улице ликующую толпу, молодые люди подбежали к окну, и Шарль де Турнели во весь голос закричал: «Да здравствует король!» Из-за шума его не услышали, и он, распахнув окно, собрался повторить выходку, но тут Шарлотта, схватив его за руку, спешно увела его в глубь комнаты. «Неужели вы не боитесь, что ваше проявление чувств навлечет неприятности на ваших близких? К чему такая бравада?» — укорила она его. «Но, послушайте, мадемуазель, — ответил ей молодой человек, — разве не вы только что оскорбили чувства вашего отца, вашего брата, всех здесь присутствующих, отказавшись присоединиться к здравице в честь нашего короля, чье имя дорого сердцу каждого истинного француза?» — «Мой отказ, — ответила Шарлотта, — мог повредить мне одной, а вы без всякой определенной цели только что рисковали жизнью не только собственной, но и всех, кто вас окружает».

Арманда Луайе вместе с семьей уехала в Руан, договорившись с Шарлоттой часто писать друг другу. В своих воспоминаниях мадам де Маромм утверждала, что получила от Шарлотты больше дюжины писем, из которых, к сожалению, сохранилось только два, случайно положенных в отдельную шкатулку. Ибо после сообщения об убийстве Марата некой девицей «Корде де Сент-Арман», как сначала назвали Шарлотту газеты, мать Арманды вытащила из тайника письма подруги дочери и уничтожила их. По свидетельству Арманды, в уничтоженных письмах звучали печаль, сожаления о бесполезности жизни и разочарование ходом революции. Возможно, горечь мадемуазель Корде усугублялась еще и тем, что эмиграция постепенно забирала молодых людей, среди которых она смогла бы отыскать себе друга сердца. «Снедаемая потребностью любить, внушая и чувствуя иногда самые первые симптомы любви, она вследствие осторожности, зависимости и бедности всегда удерживалась от окончательного признания; она разрывала свое сердце, чтобы уничтожить узы, которые смогли бы связать ее. Ее любовь, отвергнутая таким образом рассудком и судьбой, изменила не свойство свое, а идеал. Она превратилась в смутную, но горячую преданность мечте об общем благе. Ее сердце было слишком обширно для того, чтобы вмещать в себя только одно личное счастье. Она хотела вместить в нем счастье целого народа. Страсть, которую она питала бы к одному человеку, она перенесла на отечество», — писал о Шарлотте Корде Ламартин.

Но революционное отечество проявляло не слишком много интереса к прекрасной половине своих граждан. Провозглашая всеобщее равенство, революционные законодатели имели в виду равенство мужчин и оставляли за бортом новых законов женщин. «Естественные права», о которых так много говорили философы XVIII столетия, оказывались присущими только мужчинам. О праве женщин участвовать в голосовании даже речи не шло. Хрупкие, подверженные постоянным недомоганиям, склонные к нервическим припадкам — разве можно допускать такие создания к выборам? Только Кондорсе пытался доказать гражданам, а главное, депутатам, что женщины достойны выступать на равных на политической арене, но голос его не был услышан. Единственным правом, полученным женщиной от революции, стало право на развод. Не желая мириться с таким положением, революционно настроенные гражданки объединялись в клубы республиканок, приносили клятвы не брать в мужья аристократов и, стремясь превзойти мужчин в гражданских добродетелях, требовали права вступать в армию наравне с мужчинами. Но власти, быстро спохватившись, вернули женщин на кухню, а Шометт, взявший себе звучное греческое имя «Анаксагор», подвел итог боевым устремлениям амазонок, заявив, что Жанна д'Арк была необходима только во времена Карла VII.

Огюстен Леклерк, управляющий, секретарь и казначей мадам де Бретвиль, пытался претендовать на роль наставника Шарлотты. Будучи в курсе новых веяний, он давал девушке читать Руссо и Вольтера, рассказывал о последних событиях во Франции и Нормандии, приносил газеты и, говорят, даже выдавал ей деньги на благотворительность. Правда, злые языки шептались, что повышенное внимание к мадемуазель Корде Леклерк проявлял прежде всего потому, что подозревал в ней конкурентку, претендующую на ключ от кассы тетки. Но Шарлотта никогда не поддавалась никакому влиянию; собственно, она даже не замечала, что на нее пытаются повлиять.

Шарлотта пристрастилась к чтению газет и брошюр, самой злободневной литературы того времени. Она подписалась на «Журналь де Перле» {Journal de Perlet), читала умеренные газеты: «Курье франсе» (Courrier français) аббата Понселена, «Курье универсель» (Courrier universet) Николя де Ладвеза, вполне могла читать роялистскую «Ла Котидьен» (La Quotidienne) и либеральную «Революции Франции и Брабанта» (Revolutions de France et de Brabant) Демулена, которые обычно читали в провинциях, а также «Курье де департеман» (Courrier des departements) жирондиста Горса и «Французский патриот», основанную Бриссо, а потом переданную им в руки своего соратника Жирей-Дюпре. Впоследствии на допросе она признала, что знакома с этими газетами. Газеты Горса и Бриссо пропагандировали демократические идеалы в духе жирондистов: приверженность к свободе, к республике, выборам и законам; Перле, аббат Понселен и де Ладвез поддерживали либеральную монархию. И всех упомянутых издателей сближало неприятие анархии, иначе говоря революционного беззакония, главным проповедником которого выступал Марат, чьи призывы к бдительности граничили с паранойей. Робеспьер пытался убедить Марата, что, окуная перо в кровь свободы, он своей чрезмерной яростью отталкивает от себя друзей свободы. Марат не внимал ничьим словам и продолжал писать о кинжалах, веревках и отрубленных головах, без которых невозможно построить царство свободы и равенства. Имя Марата становилось все больше на слуху, все чаще появлялось в газетах, и поборница свободы мадемуазель де Корде постепенно проникалась к нему ненавистью.