Конец Великолепного века, или Загадки последних невольниц Востока - Жерар де Нерваль Страница 22

Можно ли встретить что-либо подобное этому сборищу бородатых, взлохмаченных, свирепого вида паломников из Магриба, всех этих выходцев из Туниса, Триполитании, Марокко, а также наших компатриотов из Алжира? ^[26] Вступление в Париж казаков в 1814 году может дать лишь слабое представление о происходившем в Каире. Особенно выделялись многочисленные братства юродивых и дервишей, которые, не щадя голосовых связок, изливали свою любовь к богу, то и дело возглашая имя Аллаха.

Многоцветные знамена и древки с различного рода эмблемами и значками, а также эмиры и шейхи в роскошных одеяниях, верхом на лошадях, крытых золототкаными попонами с драгоценными камнями, придавали невообразимую пышность этому несколько беспорядочному шествию. Я увидел весьма любопытные паланкины для женщин: сиденье, над которым прикреплен небольшой шатер. Этот паланкин ставится поперек спины верблюда. Кажется, что в таких ярких, разноцветных паланкинах может легко разместиться целая семья с детьми и скарбом.

После полудня пальба из пушек цитадели, крики, звуки труб возвестили о том, что вдали показался махмаль — своего рода священный ковчег, в котором везут одеяние из золотой парчи, принадлежащее Мухаммеду ^[27]. Окружали эту святыню великолепные всадники, наиболее ревностные приверженцы религии, которых можно было узнать по зеленым тюрбанам.

Семь или восемь богато украшенных верблюдов с султанами на головах, в ослепительных сбруях, покрытые роскошными, полностью закрывавшими их попонами скорее напоминали саламандр или драконов, верхом на которых обычно изображают фей. Впереди ехали юные литаврщики с обнаженными руками, они поднимали и опускали золотые палочки в гуще развевающихся знамен, окаймлявших седло. Затем шествовал верблюд, и на нем в золотом седле восседал патриарх с длинной седой бородой и венком на голове. Следующий верблюд вез махмаль — небольшой, богато украшенный шатер в форме пирамиды, обтянутый тканью с вышитыми на ней всевозможными изречениями, углы и верх махмаля венчали огромные серебряные шары.

^{Караван у стен Каира на старой фотографии}

Изредка махмаль останавливался, и вся толпа падала лиц, касаясь лбами рук, тонувших в пыли. Эскорт из кавасов с трудом отгонял негров, отличавшихся большим фанатизмом, чем другие мусульмане, и поэтому едва не бросавшихся под ноги верблюдов; достававшиеся на их долю частые палочные удары негры воспринимали безропотно, усматривая в этом свою причастность к сонму мучеников. Что же касается наиболее пылких служителей господа, своего рода святых, еще более ревностных, чем дервиши, хотя их правоверие отнюдь не бесспорно, то одни из них кололи себе щеки длинными иглами и шествовали так, истекая кровью, другие глотали живых змей, а третьи набивали себе рот раскаленными углями. Женщины почти не участвовали в этих действах, и в толпе паломников можно было увидеть лишь альмей, которые хором пели свои протяжные, гортанные песни и смело обнажали лица с красной и синей татуировкой, с продетыми в нос тяжелыми кольцами.

Мы с художником смешались с пестрой толпой, которая следовала за махмалем, и вместе со всеми кричали «Аллах» во время остановок священных верблюдов, а те, величественно покачивая украшенными головами на длинных изогнутых шеях, казалось, благословляли толпу своими странными криками. При входе в город вновь раздались залпы орудийного салюта, и шествие, заполнив улицы, двинулось к цитадели. Тридцать тысяч паломников, вошедших в город, отныне имели право называться хаджи.

Вскоре мы подошли к большим базарам на улице Салахия, где мечети аль-Азхар, аль-Муайяд и Маристан открывают перед вами чудеса архитектуры — устремленные ввысь снопы минаретов, перемежающихся куполами. По мере того как кортеж проходил мимо одной из мечетей, часть паломников отделялась от него и устремлялась в мечеть, оставляя у порога гору бабушей, поскольку туда полагается входить, сняв обувь. Однако махмаль не останавливался, он двигался вперед по узким улочкам, поднимающимся к цитадели, и вступил в нее через северные ворота в окружении войск, под крики толпы, собравшейся на площади Румейла. Поскольку проникнуть за крепостную стену дворца Мухаммеда Али, довольно неказистого сооружения в турецком стиле, построенного сравнительно недавно, было невозможно, я вышел на террасу, откуда можно любоваться панорамой всего Каира. Как описать прекраснейший, открывшийся передо мною вид?

Прежде всего в глаза бросается выкрашенная красно-белыми полосами огромная мечеть султана Хасана, стены которой еще хранят следы французских снарядов времен знаменитого кайрского мятежа ^[28]. Раскинувшийся перед вами Каир закрывает весь горизонт. Вдали зеленеют сады Шубры; справа — целый город из длинных рядов мусульманских гробниц, окрестности Гелиополя и бесконечная Аравийская пустыня, прерываемая горами аль-Мукаттам; слева Нил несет свои красноватые воды среди чахлых пальм и фиговых деревьев; Булак в полулье от Каира, стоящий на самом берегу реки, служит ему портом; зеленый, цветущий остров Рода — настоящий английский парк со зданием Ниломера у воды — как раз напротив светлых деревенских строении Гнзе; дальше — пирамиды, воздвигнутые у последних отрогов Ливийских гор, а южнее, в Саккара, — пирамиды, соединенные подземными ходами; за ними — пальмовая роща, покрывающая развалины Мемфиса, а на другом берегу Нила, ближе к городу, — Старый Каир, построенный Амру ^[29] на месте древнего Вавилона Египетского, наполовину скрытый арками огромного акведука, под которыми берет начало Халиг, огибающий кладбище Карафы.

Этот прекрасный бескрайний пейзаж оживляла ликующая толпа, заполнившая все площади и ближайшие предместья. Надвигалась ночь, и солнце уже погрузилось в пески впадины, тянущейся через пустыню Аммона, которую арабы называют безводным морем; вдали остался виден лишь Нил, а на нем — тысячи лодок, которые оставляли за собой на водной глади серебряную паутину, как на праздниках Птолемеев.

Но пора спускаться вниз и отвести взор от немой древности, секреты которой хранит засыпанный песками сфинкс. Интересно, смогут ли великолепие и догматы ислама оживить безмолвие пустынь и могил, или придется оплакивать еще одно уходящее от нас полное поэзии прошлое? Пришел ли черед рухнуть этому арабскому средневековью, продержавшемуся три лишних столетия, как в свое время у подножия памятников невозмутимым фараонам пала греческая античность?