Ведьма и инквизитор - Нерея Риеско Страница 22

— Записывай, Доминго. Легкие заполнены водой. — Брату Доминго показалось, что Саласар смотрит на него с непонятным самодовольством, как бы говоря: «Она была жива, когда упала в реку. Причиной смерти явилось утопление».

— Сколько у нее ребер? — удивленно спросил Иньиго, сравнивая тело Хуаны с изображением в книге Леонардо.

— У мужчин и женщин одинаковое число ребер, так что хватит цитировать Писание, вот заладил! Посмотрим, что у нас тут. Ага! В желудке ничего… Совсем пусто.

— Что это значит? — Иньиго начал проявлять интерес к вскрытию.

— А это значит, что либо женщина в течение дня не взяла в рот ни крошки, либо она умерла вскоре после того, как встала утром, к чему лично я больше склоняюсь. Это опровергает теорию о том, что она была убита во время сатанинского обряда, совершенного в полночь. Тот факт, что ее обнаружили в четверг утром, по утверждению священника Боррего Солано, вовсе не означает, что она умерла накануне. Мы не знаем, ни сколько времени веревка удерживала ее на дне реки, ни когда тело отвязалось от камня и всплыло, ни сколько времени оно плавало в реке, пока его не обнаружили дети. Хотя если судить по степени разложения, я бы сказал, что она скончалась более трех дней назад.

Саласар кое-как запихнул внутренности обратно в брюшную полость, обрызгал ее яблочным уксусом и зашил разрез кривой иглой тюфячника с ловкостью и мастерством заправской портнихи. После этого вымыл руки до локтей, а тем временем Иньиго вытирал следы крови и обряжал покойную в рясу монахини, извлеченную из сундука. Как только с этим было покончено, ничто при взгляде на мертвую женщину не напоминало о проделанной с телом операции. Однако, заглянув в исполненные страдания глаза Иньиго, все еще перепачканного кровью с головы до ног, Доминго перекрестился. К счастью, Саласар отвлек их от мрачных размышлений:

— Иньиго, я хочу, чтобы завтра же ты отправился к этой женщине домой и осмотрел все внутри и вокруг, вдруг найдешь что-нибудь интересное. Я хочу, чтобы ты отыскал веревки, кресты, бумаги, символы. Какую-нибудь прощальную записку. Все, позволяющее нам понять, что вынудило расстаться с жизнью столь благочестивую женщину.

— Я так и сделаю, сеньор, — с поклоном произнес Иньиго.

В то время как в резиденции инквизитора трое мужчин, можно сказать, буквальным образом докапывались до истины, сокрытой в теле Хуаны, Май пыталась отдохнуть, прислонившись спиной к дереву в лесу. Горе, которое она испытывала, оказалось ей не под силу. На коленях у нее стояла деревянная шкатулка с передачами для родственников казненных. Она ее то открывала, то закрывала ящичек, спрашивая себя, что побудило владельцев этих вещей расстаться с Библией или отрезать прядь волос, перевязав ее зеленой ленточкой, в надежде, что эти предметы послужат близким людям напоминанием о каждом из них. Может быть, не случайно Эдерра ничего ей не оставила. Прекрасная знала, что ни Май, ни Бельтрану не нужно никакого предлога, чтобы о ней помнить. Во рту у Май опять появился горький привкус, предвестье припадка, и она поняла, почему Эдерра прилагала столько усилий к устранению настоящей причины ее слез. Единственным способом избавиться от сжимавшего ее сердце чувства безысходности было залиться плачем подобно маленькому ребенку.

С тех пор как Эдерра взяла на себя заботу о Май, а это произошло, когда та была еще грудным младенцем, она всегда разговаривала с ней без сюсюканья и уменьшительных словечек, которые обычно используют в разговоре с маленькими детьми. Она была уверена, что Май, будучи дочерью дьявола, от рождения наделена обширными познаниями в отношении всего земного, небесного и подземного мира, посему не стоит ломать комедию и разговаривать с ней тоненьким голоском, словно с недоумком. К тому моменту, когда у Май прорезались все зубы, она не издала ни одного крика, не говоря уже о стоне. Она могла часами играть с какой-нибудь кривой щепкой, передвигаясь на четвереньках, по-звериному, и вообще не пролила за свою короткую жизнь ни единой слезинки. Сначала это совершенно не беспокоило Эдерру, однако с течением времени она решила, что здесь что-то не так, и попыталась добиться от нее хотя бы намека на плач.

— Я найду для этого средство, — с досадой говорила ей Эдерра, показывая на глаза. — Время от времени человеку не мешает немного поплакать.

Она перепробовала все на свете. Смешивала в ступке одну унцию атутии, одну драхму помета ящерицы и кусок сахара и этой смесью терла глаза девочки натощак, за два часа до еды и за два часа до ужина. Так как это не помогло, девять раз сожгла атутию в горшке, высыпала пепел в настой розовых лепестков, высушила его на воздухе, все перемолола и просеяла через частое сито, чтобы натереть этим порошком веки Май. Ей так и не удалось добиться того, чтобы у малышки выступили слезы, зато зрачки стали темными, блестящими и огромными, как влажные раковины некоторых моллюсков. И такими они осталось навсегда: в глазах Май белок был едва заметен. Блестящие, как темное стекло, странной формы глаза вкупе с крохотным личиком, заостренными ушами и длинными, тоненькими ножками в конечном счете делали Май похожей на новорожденного олененка.

В итоге старания Эдерры выбить у девочки слезу обернулись мукой для них обеих. Как только малышка видела, что та подступает к ней со своими чугунками, она начинала верещать как одержимая и ее начинало колотить. Эдерре это надрывало сердце, она боялась, что Май возненавидит ее за эти слишком настойчивые попытки, и поэтому ей пришлось оставить затею с глазными мазями, чтобы прибегнуть к другому способу.

Она решила испугать ребенка до слез историями об Ингуме, который будто бы способен схватить спящих детей сзади за шею и задушить. Слез у Май это опять-таки не вызвало, зато она совсем лишилась сна. Целую неделю спала вполглаза, чтобы оградить себя от происков Ингумы, пока Эдерра не поняла, что ее ухищрения вместо того, чтобы выдавить слезинку, в итоге сведут девчонку с ума, и в конце-то концов, коли слезы не выступают, значит, для нормальной жизни они ей наверняка не нужны. Чтобы успокоить малышку, она научила ее заклятию, которое не позволит Ингуме или любому другому злобному существу, которые по ночам охотятся за детьми, прийти и задушить ее.

Господь и Дева мне защитой.

Ингума, сгинь и пропади,

За мной во тьме не приходи,

Пока не перечислишь точно

Всех звезд на небе беспорочном,

Всех трав, растущих на дугу,

И всех песчинок на сыпучем берегу.

После этого Май уже не боялась ни Ингумы, ни ночной темноты, ни порошков и снадобий Эдерры, ни того, что отец-дьявол явится и заберет ее с собой. Однако, когда сердце ноет, вот как сейчас, она готова была отдать все на свете, лишь бы глаза ее были в состоянии проливать потоки слез до самого рассвета.

VI
О том, как собрать урожай мандрагоры без риска для жизни, а также изготовить средство против отравы

Иньиго де Маэсту отправился в путь с первыми лучами солнца, чтобы пораньше добраться до дома Хуаны. Он был самым молодым из помощников Саласара, это сразу было видно по его безбородому лицу отрока-херувима и по вызывающей, озорной манере поведения, типичной для человека, еще не познавшего ударов судьбы. Гладкие и послушные волосы пшеничного, почти пепельного цвета, стоило им немного растрепаться, падали ему на лоб, словно плотная накидка, а чистая кожа и небесно-голубые глаза, обрамленные загнутыми вверх ресницами, явились причиной того, что в детстве его не раз принимали за девочку.