В альковах королей - Жюльетта Бенцони Страница 22

– Не понравлюсь я маркизу, конечно же, не понравлюсь! – шептала девушка, придирчиво разглядывая себя в зеркале. – Ах, если бы мужчины судили о женщинах по уму! Тогда бы у меня наверняка отбоя от женихов не было. Ну да ладно. Выставлять напоказ свои недостатки я не собираюсь, но и скрыть их не удастся. Значит, буду биться тем оружием, какое есть. Я красноречива, остроумна, неглупа. Пускай маркиз поймет, что я замечательная собеседница. Надеюсь, очень скоро он перестанет обращать внимание на мое лицо и напишет в Париж, что я – само обаяние.

И Мария-Кристина позвала горничных и принялась примерять наряды, выбирая тот, в котором она первый раз предстанет перед де Круасси.

Маркиз с некоторым изумлением и досадой взирал на стоявшую под алым бархатным балдахином девушку. Он шел в зал, надеясь хорошенько рассмотреть принцессу, но как раз этого-то ему сделать никак не удавалось. На Марии-Кристине было сиявшее, точно солнце, платье из золотой парчи, а голову Ее Высочества покрывала накидка с золотой же бахромой. Лицо оставалось в тени, и Круасси так и не смог его толком увидеть. Да вдобавок еще эта дурацкая бахрома! Она так раздражала маркиза, что он с трудом сдерживался, чтобы не подойти к девице и не убрать с ее лба эти длинные золотые нити.

Но, конечно же, опытный дипломат и виду не подал, что чем-то недоволен. Он произнес ловко составленный комплимент, поклонился и стал ожидать, что ответит принцесса. «Хоть голос ее услышу, раз лицо она решила не показывать!» – усмехнулся про себя посланник.

И девушка ответила. Голос у нее оказался приятный и мелодичный, а благодарила она Круасси за произнесенную любезность так витиевато, что дипломат не мог не подивиться ее находчивости и образованности. Да и французский язык она знала превосходно. Но, к сожалению, Людовика ни в малейшей степени не заботил ум принцессы. Круасси было приказано описать ее внешность, и потому он, вздохнув, начал говорить длинную речь. Слова лились потоком, и очень скоро у бедной девушки, которой совсем недавно исполнилось восемнадцать и которая не привыкла еще к утомительным государственным приемам, стали слипаться глаза. Круасси же вовсе не упивался собственным красноречием, как мог подумать сторонний наблюдатель, а пристально всматривался в принцессу, стараясь запечатлеть в памяти ее черты.

Наконец маркиз умолк. Девушка слегка вздрогнула, приходя в себя, и тихо сказала:

– Мои родители и я надеемся видеть вас завтра на обеде. Он дается в вашу честь, милостивый государь, так что извольте не опаздывать.

Последняя фраза прозвучала так неожиданно и показалась французу такой забавной, что он едва не рассмеялся. «До чего же она рада тому, что я наконец замолчал, – проникаясь невольной симпатией к принцессе, подумал маркиз. – Даже пошутить осмелилась. Наверное, отец разбранит ее за это. М-да, но вот лицо-то я так и не разглядел. Жаль, очень жаль».

Откланявшись, Круасси направился в свои апартаменты и принялся размышлять. Ему надо было слать депешу во Францию, а признаваться в том, что поручение короля пока не выполнено, очень и очень не хотелось. Наконец он решил, что изложит пока на бумаге свои первые впечатления, а завтра, после обеда, во время которого можно будет присмотреться к девушке повнимательнее, отправит своему повелителю еще одно письмо. Знай Круасси, сколько еще депеш предстоит ему отослать в Париж, он бы, пожалуй, предпочел сказаться больным и вернулся бы домой. Но пока маркиз находился в уверенности, что дело будет вот-вот улажено и король получит полное представление о том, как выглядит возможная невеста дофина.

Итак, дипломат сел к столу, обмакнул в свою любимую дорожную чернильницу перо и написал следующие строки:

«Сир, Ее Высочество принцесса Баварская удостоила меня нынче первой аудиенции. Выполняя приказ Вашего Величества, я пристально всматривался в девушку и могу сказать со всей определенностью: ничего отталкивающего в ее облике нет. Правда, и красавицей ее назвать нельзя. Росту она среднего, сложена неплохо. Грудь у нее довольно полная, а плечи покатые. Лицо принцессы…»

Тут Круасси в задумчивости начал по-мальчишески грызть ногти. Отвратительная привычка, из-за которой в детстве он получил немало затрещин и подзатыльников. Что поделаешь, она до сих пор помогала маркизу сосредоточиться. С грустью оглядев мизинец с неровно обкусанным ногтем, Круасси продолжал:

«Лицо принцессы правильной формы, пожалуй, даже слишком правильной, ибо оно совершенно круглое. Рот не велик, но и не мал. Зубы белые и довольно ровные. Губы не то чтобы алые, но и не слишком бледные».

– Неплохо, сударь мой, неплохо, – похвалил сам себя маркиз. – Коли продолжать в том же духе, никто и не догадается, что как следует я девицы не видел.

Он весело щелкнул по носу серебряного льва, украшавшего откидную крышку чернильницы, и перо вновь торопливо заскользило по бумаге.

«Щеки округлые. Глаза не большие, но и не маленькие, не слишком веселые, но и не задумчивые. Руку, к сожалению, я видел всего лишь мгновение, но мне показалось, что она не очень белая, хотя и правильной формы. Вообще Ее Высочество несколько смугловата, но это ее не портит. Единственное, что немного насторожило меня, так это нос принцессы…»

Перо замедлило свой бег, и Круасси устремил взор за окно, где виднелся по-осеннему яркий, трепетавший на ветру желтыми и красными листьями парк.

«Нос кажется великоватым, – внезапно решившись, написал маркиз, – особенно если присмотреться к его кончику. Однако он ни в коем случае не уродует лицо и не делает принцессу менее привлекательной, чем она есть. А Ее Высочество безусловно привлекательна и может понравиться гораздо легче и быстрее, чем иные записные красавицы».

Поставив точку, Круасси вздохнул и подумал, что не будет отправлять депешу нынче же, как намеревался ранее. Он лучше дождется завтрашнего обеда и после него добавит к письму постскриптум. Дипломата очень беспокоил нос принцессы. Даже в полумраке балдахина он выглядел слишком уж большим и некрасивым.

– Нет-нет, надо будет завтра его хорошенько рассмотреть, а то вдруг со мной сыграли злую шутку тени и эта длинная бахрома, – пробормотал маркиз и пошел спать.

На следующий день состоялся торжественный обед. Он длился не меньше трех часов, и все это время де Круасси думал не столько о том, какое бы блюдо еще попробовать, тем более что повар у курфюрста был не из самых искусных, а о том, как бы без нарушения приличий получше разглядеть дочь хозяина. Он даже несколько раз ответил невпопад и потом рассыпался в извинениях и уверял, что рассуждения очаровательной принцессы поставили его в тупик и он не сразу нашелся с ответом. Положа руку на сердце, маркиз не слишком-то кривил душой, когда утверждал подобное. Юная Мария-Кристина оказалась чудесной собеседницей, и ей ни в малейшей степени не мешало то, что разговор за столом велся по-французски. Она мило шутила, совсем не конфузилась, когда маркиз обращался к ней с вопросами, и к концу трапезы почти очаровала его.

Однако у себя в покоях, оставшись наедине с начатым накануне посланием в Париж, де Круасси решил, что грешить против истины он не имеет права. И у письма появился постскриптум.