Дневник Гуантанамо - Мохаммед ульд Слахи Страница 22

Сначала мне нравилось в блоке «Дельта», но ситуация стала хуже, когда некоторые следователи начали пытать заключенных, хотя тогда это были еще очень скромные пытки. Мне было известно только об одном используемом методе — ночи в холодильной камере. Я знал молодого араба, которого забирали на допрос каждую ночь и возвращали в камеру только утром. Я не знаю деталей того, что с ним там происходило, потому что он был очень стеснительным, но мои соседи рассказали, что он не стал помогать следователям. А еще один мой сосед рассказал, что парня две ночи держали в холодильной камере, потому что он отказывался сотрудничать.

К этому времени большинство заключенных отказались сотрудничать, потому что считали, что предоставили все возможные сведения по своим делам. Людям надоело, что их постоянно допрашивают, им казалось, что это никогда не кончится. Лично я был новеньким и хотел воспользоваться каждым полученным шансом. Может, мои товарищи ошибались! Но в итоге я врезался в ту же кирпичную стену, что и остальные. Заключенные стали переживать из-за отсутствия надлежащего судебного процесса, и ситуация продолжала ухудшаться по мере того, как на нас использовали более болезненные методы вытягивания информации.

Где-то в середине сентября 2002 года, через некоторое время после моего перевода в блок «Дельта», новая команда из двух агентов с рифмующимися именами — Джон и Дон, забрала меня для допроса и объяснила, что будет заниматься мной в течение следующих двух месяцев.

— Сколько меня еще будут допрашивать?

— До тех пор, пока у правительства есть вопросы к тебе!

— Это долго?

— Я могу сказать только, что ты не задержишься здесь больше, чем на пять лет, — сказал Джон.

Команда общалась со мной через арабского переводчика, которому на вид было под 50.

— Я не готов отвечать на одни и те же вопросы раз за разом!

— Нет, у нас есть несколько новых вопросов.

Но они задавали те же вопросы, что и в течение последних трех лет. Даже несмотря на это, я без особого желания продолжал сотрудничать с ними. Если честно, я не видел никаких преимуществ в этом, мне просто хотелось узнать, что выйдет.

Примерно в это же время другой следователь, агент ЦРУ, который представился Питером, забрал меня для допроса. Это был очень тощий высокий мужчина 40 с чем-то лет. У него была козлиная бородка, и он говорил на идеальном арабском с явным тунисским акцентом. Питер обладал именно такими уверенностью и авторитетом, которые требуются для его работы. Он был со мной прямолинеен и даже поделился тем, что правительство США думает обо мне и о других заключенных. Он все говорил, и говорил, и говорил: он пытался добиться того, чтобы я работал на него. То же самое он делал еще с несколькими арабами из Северной Африки^[28].

— На следующий четверг я организовал встречу с немцами. Ты будешь разговаривать с ними?

— Да, буду.

Это была первая ложь, которую я заметил, ведь агент ФБР Уильям сказал мне: «Никакие иностранные правительства не будут разговаривать с тобой здесь, только американцы!». На самом деле я много раз слышал, чтобы заключенных допрашивали следователи не из США, например, уйгурских заключенных из Китая. Агенты китайской разведки прибыли в Гуантанамо, чтобы помочь США получить информацию от уйгурских заключенных. Эти иностранные следователи угрожали некоторым арестантам пытками, когда они вернутся на родину.

— Надеюсь, мы увидимся в другом месте, — сказал китайский следователь одному из уйгурцев. — Если мы увидимся в Туркестане, ты много чего расскажешь!^[29]

Но я не боялся ни с кем разговаривать. Я не совершал никаких преступлений. Я даже хотел сотрудничать, чтобы доказать свою невиновность, потому что правило Гуантанамо гласит: «Заключенные Гуантанамо считаются виновными, пока не будет доказано обратное». Я знал, что меня ждет у иностранных следователей, поэтому хотел высказаться.

Настал тот день, и охранники забрали меня в здание под названием «Оранжевый трейлер», где заключенные обычно встречаются с агентами из ЦРУ и иностранной разведки. Два джентльмена из Германии сидели за другим концом стола. Я смотрел на них со своего места, прикованный к полу. Тот, что постарше, вел себя тише молодого, который играл роль плохого парня во время допроса. Ни один из них не представился, что было нарушением законов Германии. Они просто стояли передо мной, как тени, точно так же, как и остальные секретные следователи^[30].

— Ты говоришь на немецком, или нам понадобится переводчик? — спросил молодой агент.

— Боюсь, что нет, — ответил я.

— Что ж, ты понимаешь всю серьезность ситуации. Мы приехали из Германии, чтобы поговорить с тобой.

— Погибли люди, — продолжил тот, что постарше.

Я улыбнулся:

— С каких пор вам дозволено допрашивать людей за пределами Германии?

— Мы здесь не для того, чтобы обсуждать юридические основания для допроса!

— Возможно, когда-нибудь в будущем я смогу поговорить с прессой и выдать вас, — сказал я. — Хоть я и не знаю ваших имен, я узнаю вас по фотографиям, и не важно, как много времени это отнимет у меня!

— Ты можешь говорить все, что хочешь. Ты ничего не можешь сделать с нами. Мы знаем, что делаем, — сказал он.