Конь Рыжий - Полина Москвитина Страница 21

Оглянувшись на офицеров и задержав взгляд на молчаливых чернобушлатниках с маузерами, Ной горестно подумал: вот тебе и ковчег, Ной Васильевич из рода Ермака Тимофеевича, разберись, сколь тут пар чистых и нечистых и как с ними поступить? Сбросить ли нечистых в геенну огненную или оставить в ковчеге и плыть в неизвестное будущее России? А какое оно будет, будущее? Того рассудить не мог. А ведь надо со всеми как-то ладить, удержать от бунта. Если вспыхнет восстание, то как бы весь ковчег вместе с председателем Ноем не пошел ко дну!

А снизу, из бекешной тьмы, горласто требуют:

– Починай митинг, председатель!

– Чего волынку тянете!

Ной заметил с высоты крыльца, как в отдалении, за кострами, обтекая площадь, цепью шли солдаты стрелковых батальонов с винтовками и штыки частоколом чернели за их спинами. А на возвышении, на трех пароконных упряжках саней, подъехали пулеметы. Молодец, комиссар!.. Фельдфебель Карнаухов и прапорщик Ларионов с комиссаром Свиридовым шли к крыльцу.

Ной подождал, покуда на крыльцо поднялись Свиридов с председателями батальонных комитетов.

– По чьему приказу, комиссар, казаки окружены вооруженными солдатами и пулеметами? Что это значит?! – спросил напряженным голосом Дальчевский.

– А это значит, полковник, что Советскую власть опрокинуть и порубить в куски не так-то просто!

– Казаки собрались на свой митинг, – не унимался Дальчевский. – И они имеют на это право.

– Будет митинг, товарищ комполка, – заверил Свиридов. – Начинайте, товарищ председатель полкового комитета.

Ной набрал воздуху в грудь и гаркнул:

– Тихо! Скажу так, казаки, шатаетесь вы, служивые, промеж двух столбов – белого и красного. И не знаете, на какой столб опереться. Но я скажу вам. На двух столбах есть еще перекладина! И ежли шарахнетесь к восстанию, то смотрите, как бы потом не болтаться на этой перекладине. Это я говорю на время завтрашнее. А по тому – думайте, казаки! Каждый пущай всурьез помозгует, допреж того, как решить свою судьбу. Баламутов не слушайте – своими мозгами ворочайте. Мы теперь как вроде в ковчеге плывем морем. И волны нас бьют, раскачивают, и ветры нас хлещут, а нам надо плыть, чтоб потом под ногами почувствовать не хлябь болотную, а земную твердь, и быть живыми! К тому призываю: быть живыми! Потому думайте, когда будете выступать с этого крыльца!

А снизу сильным голосом:

– Не стращай, рыжий, первый будешь болтаться на той перекладине хвостом вниз, как ты есть конь!

– В точку сказано!

Ной узнал голос:

– Чего там орешь, Терехов? Вылазь сюда. Али боишься?

– Эт-то я-то боюсь тебя?! Я т-тебе покажу, рыжий!

Клокоча ненавистью, Кондратий Терехов пробрался на крыльцо, зло глянул на Свиридова с матросами, повернулся лицом к митингу и загорланил:

– Станичники! Братья-казаки! Нас окружили пулеметами и серой суконкой, а мы собрались на свой казачий круг! Это все Конь Рыжий, вот он, продажная шкура! Пущай ответит, таку его… туда… сюда!..

– Без матерков! – оборвал председатель. – Со свиньями матерись!

– Не затыкай мне рот! Не сегодня, так завтра вздернем на веревке тебя через ту перекладину, про которую орал сейчас.

На крыльцо взлетел черноусый Санька Круглов в бекеше и белой папахе. Без лишних слов трахнул Терехова в скулу и выкрикнул:

– На кого, гад, припас веревку?! Кого вздернешь?!

Схватились за грудки – подкидывают друг друга. Комитетчики еле растащили.

– Так будем митинговать и в дальнейшем иль, может, шашками почнем полосовать друг друга?! – крикнул Ной.

– Пьяных не пущать!

– Под дыхало им, стервам!

– Тиха-а! Кто еще слово берет?

Вылез казачишка из уральских. Так-то обрисовал гибель большевиков, что самого слеза прошибла. Так и ушел с крыльца-трибуны, сморкаясь в ладони.

Еще один поднялся, из оренбургских:

– Казаки! Как можно терпеть Коня Рыжего в председателях? Али вот еще Бушлатную Революцию! По какой такой причине? Какие они нам сродственники? Али комиссару с матросами большевики поручили обрядить нас всех в черные бушлаты, привязать к якорям чугунным, опосля в море потопить, как обсказал Конь Рыжий, што мы будто в ковчеге плывем по морю. Врет Рыжий! Хоть он и хорунжий. Кто нас повенчал с большевиками и Бушлатной Революцией?! Конь Рыжий! Свергнуть его, как насквозь продажного, и отторгнуть от казачества!

– Прааавильно! Давно пора! Свергнуть… Пущай метется из православного казачьего войска! Доолооой!..

Шум, гвалт, рев. А три пулемета на санях – стволами к митингу. Казаки беспрестанно оглядываются – сила подперла!

К Ною подошел генерал Новокрещинов. Щеки оползнями, руки на перила.

– Казаки! Братья! Святые мученики многострадальной России!.. Кто такие большевики? Самозванцы, узурпаторы власти, разбойники! Разве не пишут в свободных газетах про Ленина, что он обвиняется в шпионаже в пользу кайзеровской Германии? Ленин вернулся в Россию в апреле прошлого года. А кто его пропустил в Россию через Германию в то время, когда Германия находится в состоянии войны с Россией?! Кто его там пропустил? Значит, завербовали в шпионы.

К генералу подскочил комиссар – маузер в руке:

– За такую провокацию, генерал…

– Погодь, Иван Михеевич, – встал между ними Ной. – Не хватайся за горячее железо голыми руками. Дай остынуть. Пущай говорит. – И к митингу: – Тиха-а! Даю еще слово его превосходительству генералу Новокрещинову. Да будут ему еще погоны! Ежели вы подмогнете. Говори, превосходительство!

Новокрещинов сверкнул глазами, и на зубах будто дресву перетерло:

– Хам, не офицер, истинно, хам! – И повернулся к митингу. – Братья-казаки! Видите теперь, каков комиссар?! Пулеметами окружили нас! Он всем готов глотку перервать, кто несет правду и истину о многострадальной России. Позор, позор! Душа вопиет, братья-казаки! Я говорю не как монархист, а как русский патриот и офицер российской армии. Завтра из Пскова подойдут восставшие полки и вся тридцать седьмая дивизия! Из Суйды – рядом с вами – женский батальон и офицерская минометная батарея – орлы России!.. Неужели вы, казаки, стали хуже женщин-патриоток?! И не сумеете постоять за свое отечество? Еще раз спрашиваю: кто ваш председатель? Изменник казачеству и родине! Пособник большевикам!

Еще раз выручил председателя Санька Круглов:

– Утри губы, генерал! Кого изменщиком обзываешь? Полного георгиевского кавалера, который четыре года на позициях пластался, а ты во дворце отсиживался да баб чужих лапал?

– Хо-хо-хо-хо! – рвануло снизу.

– Хамы! Хамы! – Генерал отошел за спину полковника Дальчевского.