Врангель - Борис Соколов Страница 21

— Моего освобождения потребовали мои служащие — портовые рабочие. За вас также пришла просить толпа народа, — быстро проговорил полковник, — не беспокойтесь, Бог даст, и вам удастся отсюда выбраться…

Пришел комиссар, и полковник вышел с ним.

Вскоре за нами пришли. Под конвоем красногвардейцев нас повели в здание таможни, где содержались многочисленные арестованные. Было темно, дул холодный ветер и шел дождь. Толпа разошлась, и мы беспрепятственно прошли в нашу новую тюрьму. В огромном зале с выбитыми стеклами и грязным заплеванным полом, совершенно почти без мебели, помещалось человек пятьдесят арестованных. Тут были и генералы, и молодые офицеры, и студенты, и гимназисты, и несколько татар, и какие-то оборванцы. Несмотря на холод и грязь, здесь на людях всё же было легче. Хотя все лежали, но никто, видимо, не спал, слышался тихий разговор, тяжелые вздохи. На лестнице стояла толпа матросов и красногвардейцев, и оттуда доносилась площадная ругань. Вскоре стали вызывать к допросу. Допрос длился всю ночь, хотя допрашивали далеко не всех. Вскоре вызвали меня. Допрашивал какой-то студент в пенсне, маленький и лохматый. Сперва задавались обычные вопросы об имени, годах, семейном положении. Затем он предложил вопрос, признаю ли я себя виновным.

— В чем? — вопросом ответил я. Он замялся.

— За что же вы арестованы?

— Это я должен был бы спросить вас, но думаю, что и вы этого не знаете. О настоящей причине я могу только догадываться, — и я рассказал ему о том, как побил нагрубившего жене помощника садовника, из мести ложно донесшего на меня. — Я не знаю, есть ли у вас жена, — добавил, — думаю, что если есть, то вы ее также в обиду бы не дали».

Комиссар не нашел что ответить и отправил Врангеля в камеру к другим арестованным. Около восьми вечера туда явился высокий красивый блондин с интеллигентным лицом, одетый в матросскую форму. Это оказался председатель Ревтрибунала «товарищ Вакула». Он опять задал Врангелю сакраментальный вопрос: «За что арестованы?»

Петр Николаевич в который уже раз ответил: «Вероятно за то, что я русский генерал, другой вины за собой не знаю».

Дальше последовало настоящее театральное представление, описанное Врангелем в мемуарах:

«— Отчего же вы не в форме, небось раньше гордились погонами. А вы за что арестованы? — обратился он к моей жене.

— Я не арестована, я добровольно пришла сюда с мужем.

— Вот как. Зачем же вы пришли сюда?

— Я счастливо прожила с ним всю жизнь и хочу разделить его участь до конца.

Вакула, видимо предвкушая театральный эффект, обвел глазами обступивших нас арестованных.

— Не у всех такие жены — вы вашей жене обязаны жизнью, ступайте, — он театральным жестом показал на выход».

Думается, что это был заранее задуманный Вакулой театральный спектакль. Он уже понял, что Врангель никак не участвовал в борьбе на стороне татар, а стал жертвой доноса обиженного помощника садовника. Он также знал, что вместе с Врангелем «самоарестовалась» его жена, и решил продемонстрировать гуманность новой власти, помнящей о подвиге жен декабристов. Однако освобождение Врангеля совершенно не означало, что его товарищам по камере больше не грозила бессудная смерть. Тем более что и чету Врангелей освободили не сразу. Им еще пришлось провести в камере ночь. За окнами слышались залпы — это расстреливали. Впоследствии Врангелю говорили, что в ту ночь и следующие два дня расстреляли более ста человек. Трупы, в том числе и соседа Врангелей по камере, молодого князя Мещерского, топили в море. Всего, по оценке Петра Николаевича, красные тогда расстреляли в городах Крыма более тысячи человек, главным образом офицеров. Среди них был и храбрый полковник А. Г. Макухин (Макуха). Погибли почти все офицеры, составлявшие штаб крымских войск. Если бы Врангель согласился возглавить его, он вряд ли уцелел бы.

Живший неподалеку от Ялты, в Биюк-Ламбате, председатель Таврического губернского земства князь В. А. Оболенский вспоминал:

«В Севастополе шли массовые расстрелы, в Ялте офицерам привязывали тяжести к ногам и сбрасывали в море, некоторых после расстрела, а других — живыми. Когда после прихода немцев водолазы принялись вытаскивать трупы из воды, они оказались на дне моря среди стоявших во весь рост, уже разлагавшихся мертвецов. В Евпатории подвергали убиваемых страшным пыткам, которыми распоряжались две женщины-садистки. В Симферополе тюрьма была переполнена, и ежедневно заключенных расстреливали „пачками“. И вокруг нас по дачам рыскали севастопольские матросы, грабили, а кое-кого и убивали».

Возможно, жуткая картина стоящих под водой рядов мертвецов — это преувеличение ради усиления трагического эффекта. Ведь сам Владимир Андреевич не видел извлеченные тела, опирался на слухи. Потом он, кстати сказать, перешел на описание жертв красного террора в Крыму в 1920–1921 годах, когда никакие водолазы уже не работали. И упомянутые женщины-садистки — это, скорее всего, легенда. Аналогичный вымысел попал даже в труды деникинской Особой комиссии по расследованию красного террора. Эта комиссия, оценив число жертв большевиков в 1918–1919 годах в 1 миллион 700 тысяч человек, писала о чекистке Доре, будто бы с особым садизмом казнившей всех приговоренных к смерти в Одесской чрезвычайной комиссии. На самом деле в кровавую чекистку превратилась героиня художественного фильма, снятого об Одесской чрезвычайке по заказу деникинского Освага ^[13]. В действительности в Одесской ЧК, как и в аналогичных ведомствах других городов и губерний, недостатка в палачах никогда не было. Так в свидетельствах как о красном, так и о белом терроре причудливо переплетались реальные задокументированные факты, вплоть до эксгумации трупов жертв, и слухи, достоверность которых трудно проверить, а также очевидные легенды (именно последние, кстати сказать, обычно являются наиболее эффектными и живучими).

С раннего утра Петр Николаевич с женой ничего не ели. К счастью, мать Ольги Михайловны прислала им через тюремщика холодную вареную курицу, а также плед и две подушки, иначе пришлось бы хлебать малоаппетитную тюремную баланду и спать на голом полу.

Здоровье Врангеля пошатнулось. «Пережитые сильные волнения, — вспоминал он, — отразились на моей старой контузии. Своевременно я пренебрег ею и, не докончив курса лечения, вернулся, несмотря на предупреждения врачей, в строй. С тех пор всякое сильное волнение вызывало у меня сердечные спазмы, чрезвычайно мучительные. Последние полгода это явление почти прекратилось, однако теперь под влиянием пережитого болезненное явление повторилось вновь. Всю ночь я не мог заснуть и к утру чувствовал себя столь слабым, что с трудом держался на ногах. Наконец, в одиннадцать часов нас освободили и мы пешком, в сопровождении одного красногвардейца, вернулись домой. Я слег немедленно в постель и пролежал целую неделю». Эти сердечные спазмы, появившиеся после контузии, полученной во время боя то ли под Каушеном в 1914 году, то ли в Лесистых Карпатах в 1916-м, еще сыграют свою роль во время последней болезни Петра Николаевича.