В тяжкую пору - Николай Попель Страница 21

— Следить за опушкой леса северо-восточнее Лешнева!

До этой минуты мы думали только о Лешневе, о его южной и восточной окраинах, откуда подожгли догорающую у всех на глазах «тридцатьчетверку». Я случайно глянул в сторону злополучного леса. Из него, по дороге, один за другим выскакивали танки врага.

Так вот он, ответ фашистского командования на наш бросок через Слоновку. Эти машины должны с ходу атаковать нас, раздавить и остатки сбросить в реку.

На нашей стороне лишь одно преимущество: мы видим танки противника, а они нас, укрытых рожью, не замечают. Как же лучше использовать это преимущество?

И тут Волков, которому доводилось водить на действительного противника лишь кавалерийский взвод (да и то в далекие годы гражданской войны), не оплошал.

— Атаку на Лешнев отставить, — услышал я в шлемофоне ставший снова ровным и спокойным голос командира полка. — Наблюдать за танками противника. Огонь без команды не открывать.

Я еще раз посмотрел на небо. Вдруг бы сейчас появились наши тупоносые «ястребки». Но где там!..

Немецких танков перед нами что-то около пятидесяти. У Волкова и комбатов получается примерно такая же цифра. Танки (это теперь видно) средние — Рz.III и Рz.IV.

Хочется сразу собрать воедино все, что читал и слышал об этих системах. Каковы-то на деле их боевые свойства?

В первую минуту интерес к малознакомым машинам сильнее других чувств. Но танки сами напоминают, что мы не на учениях. С дальней дистанции, с коротких остановок они открывают беглый огонь по берегу.

Зачем это?

Видимо, опять все та же ставка на испуг, тактика мотоцикла без глушителя и ночного марша с включенными фарами.

— Не стрелять, себя не обнаруживать, — приказывает Волков.

Не дождавшись нашего ответа, немцы продолжают марш. Потом снова останавливаются и снова бьют. Мы уже различаем поворот башни, обращенные в нашу сторону стволы. Врагу не откажешь в слаженности, четкости. Команды исполняются быстро, единообразно.

Расстояние между нами и танками противника метров восемьсот. Гитлеровцы разворачиваются в боевые порядки и устремляются по полю на наш левый фланг. Кажется, именно на нашу «тридцатьчетверку» наползает лавина. От Головкина и Шевченко немецкие машины скрыты высокой рожью. Они ничего не видят, но чувствуют недоброе и волнуются. Коровкину, наоборот, все открыто. Он вопрошающе смотрит на меня, хватает за руку. В наушниках звучат обращенные к Волкову голоса комбатов:

— Разрешите огонь!

— Чего ждем? Волков неумолим:

— Без приказа не стрелять!

Я делаю запрещающий знак Коровкину. Вдруг в шлемофоне чей-то незнакомый голос с начальственно недовольной интонацией:

— Волков! Почему застряли? Доложите обстановку.

Догадываюсь, это генерал Мишанин. Ведь никто, кроме нас, не знает о немецких танках, не видит их. Зато мы уже ясно различаем черно-белые кресты и мелькающие траки движущихся гусениц.

В перекрестье ловлю одну из вражеских машин и не выпускаю ее.

Команда Волкова и грохот выстрелов сливаются воедино. Коровкин, не ожидая приказа, загоняет новый снаряд.

Немецкие машины остановились. Мы бьем опять и опять. Но явственно, совершенно явственно я вижу, как наш снаряд чиркнул по лобовому щиту, подобно спичке об отсыревший коробок, высек искру, и только.

Значит, и наши пушки бессильны против лобовой брони.

— Бить по бортам, двигателю, корме! — кричу я в микрофон и слышу в наушники, как Волков дублирует меня.

В этот момент противник как раз подставил борта под стволы наших правофланговых рот. И вот уже горит одна машина, другая… В раскаленном безветренном воздухе отвесно поднимаются столбы дыма и обесцвеченного солнцем пламени.

Гитлеровцы меняют направление своей атаки. Но теперь мы, левофланговые, легко ловим на перекрестье телескопического прицела меченые крестами борта их танков.

— Давай, Павел!

Коровкин меня не слышит, его нет нужды подгонять. Но я не могу сдержаться:

— Давай, Павел!

Среди горящего впереди десятка ненавистных машин есть наверняка и подбитая нами. Ненавистны именно машины. Каждая из них воспринимается как нечто живое, индивидуальное. О людях, укрывшихся за броней, мы сейчас не думаем.

Надо, чтобы горело не десять, а двадцать, тридцать машин.

Меняем позицию и снова бьем.

Немцы немного оправились от первых наших внезапных залпов. Им на помощь пришли орудия, стоящие на закрытых позициях где-то за лесом, а также противотанковые пушки с окраин Лешнева. Сотни черных султанов взмывают и исчезают над ржаным полем.

Вдруг перехватило дыхание. Заложило уши. Так случается, когда самолет попадает в воздушную яму. «Тридцатьчетверка» словно поднялась на крыльях и плавно опустилась на землю. Чуть рассеялось облако, и на месте стоявшего рядом танка я увидел дымящийся корпус. Вражеский снаряд угодил в боекомплект…

Нам помогает наша артиллерия. Наблюдатели из танков корректируют огонь гаубиц. Мишанин понял, где решается исход сегодняшнего боя. На нас работает целый гаубичный полк.

И нет уже ни поля, ни земли, ни леса, ни неба. Только грохот и огонь, дым и пыль.

Пытаюсь понять, у кого больше потерь. Пробую считать подбитые и горящие машины Не могу, сбиваюсь. Не вижу правого фланга. Нельзя оторваться от прицела.

Ориентиром мне твердый голос Волкова.

— Никитин! Жердева — вперед!

То была минута равновесия. Рывок КВ нарушил его. Немцы дрогнули. Мы это поняли прежде, чем они развернулись и под прикрытием взвода Рz.IV пустились наутек. Когда рота Жердева, маневрируя, обходя подбитые машины, пошла вперед, сразу же спала активность фашистских танков. А еще через полминуты они бежали. Бежали откровенно, беспомощно, трусливо.

Мы в азарте бросились было вслед. Но в наушниках снова зазвучал спокойный и властный голос Волкова:

— Отставить! Преследует только Жердев. Остальным на Лешнев. Жердеву не зарываться, в лес не идти.

Это, конечно, разумно. Тем более, что «тридцатьчетверкам» не проскочить запросто мимо орудий, бьющих прямой наводкой с восточной окраины Лешнева. Мы поворачиваем прямо на них. Так-то, пушкой вперед, оно вернее. Осколки, пулеметные очереди нетерпеливо барабанят по броне. К привычным уже звукам примешалось нечто новое. Заработал курсовой пулемет Шевченко.

Я еще не разглядел орудийные расчеты. Огневые определяю по вспышкам, по взметнувшимся облакам пыли. В эти вспышки и шлет снаряды Коровкин.

Впереди — ровные ряды деревьев. Парк или сад. В одном месте забор выломан. Немецкие артиллеристы расчищали себе обзор и сектор обстрела. Приказываю Головкину взять курс прямо на проем. Орудийная прислуга увидела наш танк, поняла, что грозит ей. Серо-зеленые мундиры бросились врассыпную. Поздно. Коровкии ударил из спаренного с пушкой пулемета. Шевченко бьет снизу. Танк задевает за забор, валит его.