Фельдмаршал Румянцев - Виктор Петелин Страница 21

Румянцев тогда же обратил внимание на то, что, располагаясь на зимние квартиры, полковники и вообще офицеры больше думали о собственных удобствах и совсем не думали, что зимнее время необходимо использовать для обучения вверенных полков, рот и взводов… Румянцев тогда приказал ежедневно обучать роты, соединяя их по две и по три вместе и для того оные сблизить и на кантонир-квартирах, как то и в регулах* армейских признается за необходимое. Пришлось Румянцеву указать Амилохварову на многие его упущения и напомнить, что в случае повторных упущений он будет в соответствии с указом Государственной военной коллегии, как неспособный и чина своего недостойный, передан на ее высокое рассмотрение. И разве плохое состояние рядовых и некоторых офицеров было только в Грузинском гусарском полку? Везде, где он, Румянцев, был, заметны были упущения в боевой подготовке. И столько положил он сил, чтобы привести эти конные полки в боевое состояние. Особенно порадовал его Киевский полк под командованием полковника Еропкина, к которому питал дружеское расположение. Чистота и опрятность рядовых и офицеров, в полковом обозе, умелое исполнение конных и пеших экзерциций – все это порадовало Румянцева, испытывавшего горделивое чувство за своего друга, который достиг такого состояния полка, конечно, своими неусыпными трудами.

Румянцев всей душой стремился навести порядок в расстроенных полках. И сразу офицеры, подчиненные ему, почувствовали жесткую руку командующего, вполне способного отдать под суд тех, кто со всей ревностью* и прилежностью не исправляет своей должности. Только в этом случае может быть наведен порядок и все будут соблюдать дисциплину. Это было главным требованием Румянцева как командира. Не всем это нравилось, но тут уж ничего не поделаешь: или служи как полагается, или уходи со службы…

Раздумья его были прерваны возникшим перед ним командиром разведчиков. Румянцев вопросительно посмотрел на него.

– Ваше сиятельство! То, что мы увидели на Гросс-Егерсдорфском поле, скорее похоже на настоящее сражение главных сил. И должен сказать, что сражение идет не в нашу пользу: прусские полки почти вплотную подошли к подножию горы, где расположился наш лагерь, и ведут наступление. То, что мы увидели, ужасно, наши полки в полном расстройстве…

Румянцев послал за командирами полков.

– Господа! Неприятель опередил нас и успешно ведет наступление… Если мы сейчас не ударим ему в тыл, как диктует нам обстановка, мы упустим момент и дадим ему возможность беспрепятственно действовать превосходящими силами против дивизии Лопухина… Смотрите сюда…

И Румянцев развернул походную карту.

– Здесь вот мы находимся. – Румянцев указал на опушку небольшого леса, который отделял бригаду от Егерсдорфского поля. – Вы знаете, что расстояние от поля битвы невелико, но уж слишком, как доносят наши разведчики, топко. Мы приняли все меры осторожности при движении бригады через лес. Так что следуйте за нашими разведчиками, которые проложили нам путь. Итак, господа, слушайте приказ: первая колонна – Воронежский полк, вторая – Троицкий, третья – Новогородский… Нельзя терять ни минуты, стройте полки…

В этот момент Румянцев был прекрасен: решительность, сила, отвага словно окрасили всю его фигуру необыкновенным светом и сделали ее прекрасной.

Послышались команды. Солдаты, расположившиеся с оружием на отдых, стали быстро подниматься с земли и бегом строиться в походные колонны. Высокая фигура Румянцева была далеко видна, он отдавал последние команды перед марш-броском.

– Наша задача – как можно быстрее пройти топкий лес и ударить в тыл неприятеля, – напутственная речь Румянцева была краткой.

И полки под командой генерал-майора Румянцева бросились на Егерсдорфское поле, где шла кровопролитная битва.

Первые суматошные минуты прошли, и авангардные полки генерала Сибильского заняли выгодное положение на высоте Зитерфельде. Отсюда было хорошо видно, что происходило на поле: вторая дивизия Лопухина, стоявшая в центре, и правый фланг армии, неся большие потери, стойко отражали наступление пруссаков. Но ясно было видно и другое: не устоять авангарду этих полков, не успевших своевременно построиться в боевые порядки.

Андрей Болотов, командир одной из рот Архангелогородского полка, пришел в себя от ужаса, который он испытал, как и многие другие, при вступлении в кровопролитное сражение. Сюда не долетали снаряды. А Сибильский не отдавал никаких распоряжений. Так что можно было успокоиться и наблюдать, как дерутся русские с пруссаками. При первых выстрелах Андрею Болотову думалось, что коса смерти уже занесена над ним, все вокруг происходящее казалось ужасным, он испытывал такое смятение и замешательство, такое душевное состояние, которое невозможно было сразу понять, разобраться в своих чувствах. Но вот прошло какое-то время; на высоте, где они оказались, стало более или менее спокойно, и можно было посмотреть на самого себя и на других как бы со стороны. Впервые он почувствовал, как сразу многие чувства столкнулись в его душе, создав неповторимое и никогда не испытанное состояние: то ли это боязнь неприятеля, естественная для каждого человека, оказавшегося вблизи смертельной опасности; то ли досада и негодование одолевали его в тот момент, когда он видел такой чудовищный беспорядок и панику; то ли рвение быстрее броситься на врага и встретиться с ним в единоборстве…

Трудно сейчас объяснить такое состояние, которое он испытал в тот момент. Но потом, когда он увидел неприятеля и падающих с обеих сторон людей, он успокоился. То ли это было состояние отчаяния и окаменелости, то ли потому, что увидел, что он не один, что его окружают солдаты, друзья-офицеры, что все они оказались в одинаковой опасности и чувство страха и боязни постепенно куда-то улетучилось; он стал бодрее и сильнее духом. Видно, действительно правы те, кто говорит, что на миру и смерть красна.

И, оказавшись здесь, на вершине, откуда все как на ладони было видно, Андрей Болотов пристально вглядывался в происходящее на Гросс-Егерсдорфском поле. Небольшое болото, заросшее густым кустарником, отделяло эту вершину от поля сражения. Так что неприятель не мог одолеть это болото, и можно было, затаившись в кустарнике, спокойно наблюдать кровопролитное сражение. Беспощадные залпы с обеих сторон косили людей, словно траву в сенокос… Сбившись в кучу, офицеры смотрели, как падают их товарищи под напором пруссаков. Казалось, что идет истребление русских, застигнутых врасплох. «Господи помилуй! – лихорадочно думал Андрей Болотов.

– Что это такое? Живы ли наши и что они делают… Неужто потерпим поражение…» Но вскоре он увидел, как наши стали энергично отвечать залпами на залпы, затихли разговоры суеверных о том, что пруссаки заговорены от наших пуль, потому что увидели, как и пруссаки тоже падают. И с нашей стороны открылся такой пушечный и ружейный огонь, что пруссаки утратили свой бег к нашим позициям, замешкались… Но новые полки были брошены на наши позиции. Черный дым, окутавший поле, закрыл его от наблюдавших за ходом боя. Лишь по звуку наших шуваловских гаубиц Болотов мог понять, что сопротивление русских не было сломлено, битва продолжается…

Андрей Болотов испытывал противоречивые чувства… Конечно, не так уж плохо оказаться в безопасном месте, куда не долетали даже снаряды. Но каково ему и его товарищам было смотреть на кровавое зрелище. Они видели не только сражающихся солдат и офицеров, но и тех, кто пытался руководить битвой. Позади сходящихся в бою пруссаков и русских скакали на лошадях какие-то вестники, везущие важные приказы и ордера*, но вот подстреленный всадник падает, так и не довезя важного приказа. А вот несут убитого или тяжело раненного командира… Другой офицер, нарушая строй, падал на руки подхватывавших его подчиненных. И с болью глядел на всю эту мрачную картину, на командиров, которые разъезжали на лошадях и отдавали приказы, на скачущих туда-сюда адъютантов… И вот какой-то взвод бежит на подмогу, кто-то тащит пушку, а кто-то патронные ящики, кто-то остался без лошади, а где-то совсем рядом бегает лошадь, оставшаяся без всадника. «Зачем все это, вся эта суета и сумятица, зачем вся эта бессмысленная бойня?» – горько думал юный Андрей Болотов, глядя на печальное зрелище, происходящее на его глазах.