Карамзин - Владимир Муравьев Страница 21

…А для изображения С. И. Гамалеи, правителя канцелярии московского главнокомандующего, у меня не найдется и слов: хотелось бы видеть такого человека, а не вспоминать о нем. Я недоумеваю, каким образом под мундиром канцелярского чиновника, и именно русской канцелярии прошлого века, мог уцелеть человек первых веков христианства… Когда ему предложили обычную в то время награду за службу крепостными в количестве 300 душ, он отказался: ему-де не до чужих душ, когда и с своею собственной он не умеет справиться. Слуге, укравшему у него 500 рублей и пойманному, он подарил украденные деньги и самого его отпустил с Богом на волю; но он не мог простить себе ежегодной траты 15 рублей на табак, которую считал похищением у бедных, и постарался победить столь преступную привычку, обратив новое сбережение на милостыню. Другие члены кружка были проникнуты тем же новиковским или лопухинским духом: это были лучшие, образованнейшие люди московского общества, князья Трубецкие и Черкасский, И. П. Тургенев и другие, между которыми и Московский университет имел своих представителей в лице куратора Хераскова и нескольких профессоров».

К названным Ключевским лицам надо еще добавить Федора Петровича Ключарева — почтового чиновника (с 1801 года московского почт-директора, впоследствии сенатора), поэта, с конца 1770-х годов масона, имевшего степень мастера стула, близкого друга Новикова, который по выходе из Шлиссельбургской крепости сначала заехал в деревню к Ключареву, а уж потом поехал домой.

Херасков и Ключарев вызывали у Карамзина особый интерес и симпатию, потому что были литераторами. Их в письме Лафатеру он называет как поэтов, «заслуживающих быть читанными».

Своей издательской и просветительской деятельности Новиков стремился придать общественное звучание, сделать ее не лично своим делом, а общественным, образовав в 1784 году упомянутую Типографическую компанию, в которую вошли, внеся свой капитал, многие члены его кружка: князья Ю. Н. и М. Н. Трубецкие, И. П. Тургенев, А. М. Кутузов, П. В. и И. В. Лопухины, С. И. Гамалея и др. Одновременно созданное Дружеское ученое общество, которым руководили также члены новиковского кружка, ставило своей задачей подготовку молодых людей для просветительской и научной деятельности, в него привлекали студентов университета и семинаристов, проявивших способности преимущественно в филологии и медицине. Наиболее способных студентов Дружеское ученое общество отправляло за свой счет для завершения образования за границу. Была организована специальная переводческая семинария, действовало литературное общество, на заседаниях которого молодые люди читали свои сочинения, переводы и обсуждали их. Все они сотрудничали в новиковских изданиях. Некоторые вступили со временем в руководимую Новиковым масонскую ложу. Несколько человек семинаристов и переводчиков жили в доме на Чистых прудах.

С некоторыми обитателями дома Карамзин был особенно близок. Кроме Петрова сердечная дружба связала его еще с одним обитателем дома — Алексеем Михайловичем Кутузовым. Он был на 17 лет старше Карамзина и по возрасту принадлежал к числу руководителей, но, по характеру неспособный чем-либо или кем-либо руководить, предпочитал быть не руководителем, а товарищем. Среди членов Типографической компании Кутузов был самым образованным и знающим человеком. Семнадцатилетним юношей, будучи придворным пажом, он с несколькими своими товарищами, обнаружившими склонность к научным занятиям, среди которых был и А. Н. Радищев, был отправлен учиться в Лейпцигский университет, курс которого и окончил. Возвратившись в Россию, Кутузов служил в Сенате, затем перешел в военную службу и в 1783 году в чине премьер-майора вышел в отставку. Официальной причиной отставки была выставлена болезнь — «стеснение в грудях», в действительности же причиной стало убеждение в бессмысленности своей службы, к которой он не имел ни интереса, ни способностей, о чем знали и его начальники, выдумывая для него какие-нибудь пустые поручения.

Преобладающим его настроением была меланхолия, а занятием — чтение. Еще служа в полку, Кутузов увлекся переводами, в частности, тогда он впервые перевел «Ночные думы» Юнга под названием «Плач, или Нощные мысли». В Дружеском обществе он занимался переводами, сам переводил (в его переводе изданы «Химическая псалтирь, или Философические правила о камне мудрых» Парацельса, «Страшный суд и торжество веры» Юнга, «Мессиада» Клопштока) и редактировал работы студентов переводческой семинарии. Кутузов хорошо знал европейскую литературу, отдавая предпочтение немецким и английским авторам — сентименталистам и предромантикам, чем оказал сильное влияние на литературные вкусы Карамзина. Под руководством Новикова в Москве работало несколько масонских лож, в которых начальниками были его ближайшие сподвижники, одной из них — «Пламенеющим треугольником» — руководил Кутузов. По всей видимости, именно в эту ложу входил Карамзин, а его масонским наставником был Кутузов.

Неуверенный, сомневающийся в себе Кутузов в одном был непоколебимо тверд — в неуклонной верности взятым на себя обязательствам. Он оставался холостым, потому что всю жизнь был верен юношеской платонической любви к женщине, которая была замужем и с которой он переписывался. Связанный юношеской дружбой с Радищевым, прожив с ним в одной комнате 14 лет, Кутузов в своих убеждениях кардинально разошелся с другом: тот считал, что социальное зло коренится в устройстве общества и исправить его можно борьбой и разрушением государственного строя; Кутузов же видел причину бедствий и ненормальности человеческих отношений в самом человеке, и выход представлялся ему в самосовершенствовании каждого и воспитании в себе добрых качеств. Однако, несмотря на это, Радищев, уверенный в дружеской верности Кутузова, через 15 лет после того, как они расстались, посвящает ему «Путешествие из Петербурга в Москву»: «А. М. К. Любезнейшему другу. Что бы разум и сердце произвести ни захотели, тебе оно, о! сочувственник мой, посвящено да будет; хотя мнения мои о многих вещах различествуют с твоими, но сердце твое бьет моему согласно, — и ты мой друг». Радищев оказался прав: Кутузов не согласился с идеями посвященной ему книги, но один из немногих не отказался от Радищева и писал ему в ссылку. «Я разлучен от моего друга, — говорил Кутузов, — может быть, навсегда; но его дружба пребывает со мною».

В доме Дружеского общества жил также полусумасшедший немецкий поэт и драматург Якоб Ленц, который, как говорил о нем Карамзин, потерял рассудок от «глубокой чувствительности» и «великих несчастий». Он лишь временами пребывал в помрачении ума; когда же болезнь отступала, вспоминает Карамзин, «он удивлял нас иногда своими пиитическими идеями».

Якоб Ленц — яркая и, пожалуй, самая последовательная личность той славной эпохи немецкой литературы, которая получила название «Буря и натиск». Гёте, в юности его друг, а потом недоброжелатель, сказал о нем, что он «пролетел метеором по горизонту немецкой литературы». В молодые годы в кружке Гёте, Гердера, в ряду «бурных гениев» Ленц занимал одно из первых мест: он пишет поэму «Язвы страны», создает драмы, разрушающие каноны драматургии классицизма, проповедует Шекспира, его любовная лирика ставится на один уровень с поэзией Гёте… Затем он переживает несчастную любовь к девушке, которая была влюблена в Гёте, потом пришла такая же безответная страсть к женщине из высшего общества. С течением времени окружающие начинают замечать странности в его поведении, раздражительность, рассеянность, иногда он впадает в тяжелую депрессию. Припадки душевной болезни обозначались все сильнее, ему казалось, что он окружен завистью и недоброжелательностью, и он покушается на самоубийство. Его товарищи по «Буре и натиску», развиваясь, изменялись, выходили из юношеского возраста, отходили от юношеских чувств и поведения, он же оставался прежним — «бурным гением». Таким появился Ленц и в Москве.