Харун Ар-Рашид и времена "Тысячи и одной ночи" - Андре Кло Страница 21

Годы, которые протекли с момента восшествия Харуна на трон, не были свободны ни от волнений, ни от кризисов. Ничего слишком серьезного, ничего такого, что могло бы поставить империю под угрозу. Однако, когда халиф оставил Багдад, чтобы перебраться в Ракку, все указывало на то, что царству благодати пришел конец. Намеревался ли он отделаться от Бармакидов? Наверное, еще нет, хотя усталость от их присутствия, которую он выказывал, поражала многих в его окружении, тем более на фоне восходящей звезды их злейшего врага Фадла ибн Раби.

Помимо приготовлений к войне с Византией (его отношения с Карлом Великим были частью его планов против василевса) Харун озаботился вопросом престолонаследия. Он постоянно думал об этом, советуясь со своими доверенными лицами. В конце концов, он оставил эту проблему, ничего по-настоящему не решив.

Таким образом, период Ракки, самый долгий за правление Праведного, стал также и самым активным, потому что именно теперь, после своеобразной разминки, продолжавшейся первые десять лет, все проблемы предстали в своем истинном, несколько трагическом свете. В этот период разложение империи, признаки которого были уже давно заметны то тут, то там, усилилось. В итоге этот процесс привел некоторые провинции к фактической независимости.

Единство империи под угрозой

В конце VIII в. аббасидская империя достигла своей вершины. Экономическое процветание, какого эта часть света никогда не знала, сильнейшая армия своего времени, утонченная цивилизация: все содействовало тому, чтобы повелитель правоверных стал самым могущественным монархом своей эпохи. Его владения простирались от Атлантики до Тянь-Шаня и устья Инда, от Тавра до Баб-эль-Мандеба и голубого Нила. Его враги были ослаблены внутренними раздорами. Византийская империя мучительно преодолевала свои кризисы, последний из которых, связанный с иконоборчеством и еще не закончившийся, серьезно подорвал ее силы. Что касается Карла Великого, которому предстояло отправиться в Рим за имперской короной, то соперничать, а тем более враждовать с халифом ему было далеко не по силам. К тому же он был так далеко! Никто в тогдашнем мире не мог сравниться с повелителем миллионов верующих — арабов, африканцев, египтян, тюрков и берберов, — которые пять раз в день произносили одни и те же молитвы, кланялись в землю в направлении одного и того же святилища и, к тому же, были объединены общим для всех языком Корана, арабским, быстро превратившимся в язык администрации и культуры на всем пространстве империи.

Халиф, хозяин централизованного государства, образцом которому послужила империя Сасанидов, поддерживал порядок на всех этих, хотя и очень разных, территориях. Борьба против партикуляризма и феодалов разного калибра, еретиков всех мастей, движений, спровоцированных нищетой и разочарованием — не было почти ни одного года без восстаний (одного или нескольких), подавление которых требовало вмешательства наместников и военачальников.

Омейяды установили господство арабов в этих провинциях, подчинив огромные массы власти меньшинства; им на смену пришли Аббасиды, чья администрация в основном находилась в руках обращенных в ислам неарабов, стоявших ближе к местному населению — не слишком ли поздно, чтобы перебороть ненависть побежденных народов? И было ли неизбежным, что некоторые из них стремились сбросить иго при первой же возможности? Еще до конца столетия социальные и религиозные движения, которые, как мы видели, зародились уже в первые десятилетия правления аббасидской династии, пробили бреши, которые так и не удалось залатать. К этому следует присовокупить то, что из-за огромной протяженности империи и ее избыточной централизации контролировать отдаленные провинции было очень трудно. Разве могли наместники преодолеть искушение становиться все менее и менее зависимыми от центральной власти?

Северная Африка, завоеванная в конце VII в., по большей части, приняла ислам в форме хариджизма, одной из самых распространенных в то время ересей. Зародилась она, как мы видели, в результате отказа одной из групп верующих признать решение третейского суда, призванного разрешить соперничество между Али и Муавией, а сельское население Магриба охотно ее приняло благодаря эгалитаристскому характеру ее учения. Ее проповедники объявились в берберских племенах, вероятно, вследствие гонений со стороны Омейядов, которым они подверглись в Ираке. Эта «освободительная ересь» очень быстро распространилась среди жителей равнин и гор, на которых авторитет арабов не производил большого впечатления, а надменность разочаровала. В 757 г., при Мансуре, группа хариджитов завладела Триполи, сделав его своей столицей. Год спустя их собратья по вере заняли Кайруан и оставались его хозяевами в течение трех лет, пока наместник халифа не отбил город. Несмотря на последовавшую бойню, власть представителя Багдада оставалась шаткой, и в Тлемсене появился самозваный халиф. Наместник ал-Аглаб отказался от попыток выбить его оттуда. В конце правления Мансура ситуация стала угрожающей. Территория снова превратилась в арену священной войны, и аббасидский наместник Омар ибн Хафс погиб в Кайруане. Чтобы подавить восстание, было прислано значительное подкрепление под командованием Язида ибн Хатима: из Ирака и Сирии — 60 000, а из Хорасана — 30 000 человек, хорошо экипированных и вооруженных. Власти укрепляли слабые места и устраивали там рибаты ^[52]. Были отремонтированы старые византийские цитадели, в которых были расквартированы элитные войска. Эти меры принесли свои плоды. В 772 г. хариджиты в Триполитании были разгромлены, а их вожди погибли. Язид вернул Кайруан. В течение пятнадцати лет новый наместник правил, успешно применяя силу. Его сменил сын, а затем брат. Таким образом, начали складываться династии наместников, и хотя эта система отличалась результативностью, с ней также были связаны многочисленные неудобства.