Наш Ближний Восток. Записки советского посла в Египте и Иране - Владимир Виноградов Страница 21

18 февраля исполнилось 40 дней после кумских событий. 40 дней – срок для поминовения усопших. На этот раз события произошли в Табризе – центре иранского Азербайджана. Здесь, как говорили, опять «произошли беспорядки» – толпы громили магазины, банки, кинотеатр, где демонстрировались западные фильмы, устраивали поджоги. Полиции «пришлось» открыть огонь. Опять кровавая расправа. На этот раз она привлекла большее внимание. О ней заговорили не только во всех уголках Ирана, но и за рубежом.

Иранская печать и растахизские агитаторы дружно повторяли пущенную властями в оборот версию: беспорядки в Табризе – дело рук «иностранных агентов» и «исламских марксистов». Начали делать намеки на косвенную причастность Советского Союза. Все это нас сразу убедило в серьезности причин волнений, коль скоро шах и его аппарат скрывают подлинные корни волнений. Зачем это нужно шаху? Ведь он должен хорошо знать, что Советский Союз и «иностранные агенты» не имеют никакого отношения к этим событиям. Или ему кто-то подбрасывает дезинформацию?

В ответ на расстрелы в Табризе забастовал тегеранский базар, не вышли на учебу студенты тегеранских университетов. Это уже новое явление. Это явление солидарности, т. е. действия сознательные в ответ на события в другом месте, с другими людьми. Значит, в тех событиях было что-то такое, что затрагивало интересы людей в других городах.

…Вечером у нас в посольстве – традиционный прием по случаю годовщины Советской армии. Поразила откровенность иранских гостей – ожесточенно критиковали внутренние события в Иране, раньше этого не было. Собеседники говорят о сильной оппозиции со стороны части духовенства, которое опирается на недовольство различных слоев иранского общества. Здесь и протест против проникновения иностранцев в Иран, отсюда разгром американских и английских банков; возмущение ростом дороговизны и бешеным обогащением немногих. Во внешних делах – это протест против влезания Ирана в арабские и африканские дела на стороне реакционных режимов. Это движение не столько против шаха лично и монархии, сколько за повышение роли духовенства в политической жизни страны и против некоторых аспектов политики шаха и ее побочных явлений. Так говорят наши иранские собеседники.

Они отмечают существенное преимущество высшего духовенства: оно не избирается и поэтому пользуется в массах авторитетом, который легко используется, если нужно, для мобилизации масс. Например, газета «Этелаат» поместила на 18-й странице небольшую заметку, не понравившуюся духовенству. Через два часа после выхода газеты у редакции собралась толпа человек в триста, ее еле успокоили, но представители толпы (так быстро и умело сорганизованной) заявили работникам редакции: если еще раз будет помещена подобная заметка, редакция «Этелаат» будет сожжена! Поэтому газеты боятся помещать что-либо такое, что может не понравиться духовенству.

Шах это учитывает, поэтому по его указке пропагандистский аппарат, в том числе небезызвестный Джафариян, вовсю раздувает кампанию по обвинению «коммунистов» и «иностранных агентов». Иранцы возмущаются: мы не дети, зачем нас обманывать, но… ничего поделать не могут.

Однако нелепые намеки на какую-то причастность Советского Союза к начавшимся волнениям начинают сказываться на отношении иранцев к нам в самых разных вопросах. Вновь удлинились задержки в выдаче виз советским людям, направляющимся в Иран, резко сократилось число иранцев, принимающих приглашения на приемы, в печати мутный поток клеветы. Иранские власти начали задерживать решение практических вопросов. Даже Ховейда стал уклоняться от встреч и контактов.

Все-таки из самых разнообразных контактов и наблюдений все более вырисовывается картина обострения многоплановых противоречий в иранском обществе. Эти противоречия: бедные – богатые, богатые – сверхбогатые, деревня – город, духовенство – шах с его секуляризацией, национальные интересы – и «выламывание рук» американцами. Как-то с разных сторон все более становится уязвимым для критики монархический режим, во всяком случае, олицетворяющий его сейчас шах – Мохаммед Реза Пахлеви.

Решил встретиться с шахом: какие у него мысли насчет происходящих в стране событий? Принял он меня, как всегда быстро, в Ниаваранском дворце. Поговорили сначала о международных делах, в частности о военном конфликте между Сомали и Эфиопией, в который шаха так сильно подталкивали американцы, на стороне, конечно, Сомали. Но Советский Союз дружен с Эфиопией, и это сдерживало шаха.

В подходящий момент прямо спросил шаха о событиях в Тебризе: в чем их причина? Шах отнес их целиком к действию, как он назвал, «обскурантистских сил». По его словам, волнения начали духовные деятели, к ним присоединились другие. «Я не боюсь тегеранского базара, – сказал шах, – будущего у этих бунтовщиков нет».

Уж очень уверенно и быстро он все это говорил, поэтому я переспросил шаха: в чем все-таки истоки волнений, их подлинные, глубокие причины?

Он пожал плечами, фыркнул, развел немного в сторону руками, сказал:

– Откровенно говоря, точно я этого не знаю.

Мне такой прямой ответ понравился, и поэтому я не удержался и спросил, почему же тогда вокруг волнений раздуваются утверждения о причастности к ним «иностранных агентов», «коммунистов», даже имеются намеки на Советский Союз, как это делает, например, Джафариян.

Шах как-то криво улыбнулся, промямлил, что, вот «ему докладывают», «ему говорят», но он не уверен.

– А что касается Джафарияна, то он ведь ренегат, – с презрением сказал шах.

– Да, – отпарировал я, – но деньги платите ему вы.

Шах поспешил перевести разговор на другую тему. Уходя от него, я, конечно, думал, действительно ли он не знает подлинных причин волнений или не хочет открывать свои мысли. Уже одно то хорошо, что не решается говорить советскому послу о причастности к волнениям Советского Союза. Однако кто-то ему фальшивую информацию подбрасывает.

Итак, в марте 1978 г. «год змеи» менялся на «год коня». Интересно, подумал я тогда, куда мы доскачем на этом коне.

Пока ясно примерно следующее: выступления в Куме и Табризе – не случайное явление, а порождение глубоких причин. Возникновение движения солидарности в различных районах страны – явление политическое, те, кто солидаризируется с оппозиционными выступлениями, бросают открытый вызов режиму. Значит, они не боятся. Почему? Почувствовали свою силу или с отчаяния? Если почувствовала оппозиция свою силу, значит, не так уж сильна власть. Следовательно, на чем же держится власть, кто и насколько прочно ее поддерживает?

Ясно – в стране в результате бурного развития в короткие сроки возникло и накопилось много социальных противоречий. Духовенство – одна из важных социальных прослоек иранского общества – уже давно чувствовало себя ущемленным в правах, более того, с дальнейшим развитием Ирана его участь выглядела еще более мрачной – ведь дальнейшее развитие по избранному пути неизбежно еще более отодвигало религию на задний план.