Победа вопреки Сталину. Фронтовик против сталинистов - Борис Горбачевский Страница 21

Уважаемые Игорь Зиновьевич и Николай Иванович, здравствуйте! Летом прошлого года был в отпуске у брата в деревне Муравьево, что подо Ржевом. Он дал мне книгу, написанную Вами о дорогом моему сердцу городе Ржеве, о Ржевской битве. Спасибо Вам за вашу прекрасную книгу, за память о тех, кто отдал жизни за наш город, за землю нашу, за нас всех.

В ту пору мне было 10 лет, и я помню многое из того, что происходило в деревне с момента ее оккупации немцами, возможно, и с определенной долей детской фантазии. На родине я не живу с 1943 года, так как оказался в детском доме.

Читаешь книги о Великой Отечественной войне, знакомишься с ее документами, которые скрывались от нас долгое время, и думаешь: когда же научимся любить и беречь нашего солдата? Заботиться о нем так, как это делали великие полководцы Суворов и Кутузов. Некоторые военные историки приводят соотношение погибших во многих сражениях 10:1 не в нашу пользу. Что может красноречивей подтверждать то, что гнали солдата на неоправданную и верную гибель. А потом писали статьи о его подвиге и геройстве. Сколько лжи и неправды написано по этому поводу, сколько устроено показухи. И прав писатель Астафьев, сказавший, что мы залили своей кровью, завалили врагов своими трупами, потому что воевать не умели, воевали числом, не жалея солдата. И вы совершенно правы, когда пишете о том, что подо Ржевом часто были не бои, а бессмысленное избиение, уничтожение наших бойцов, и приводите яркие примеры. Почему Лелюшенко, командующий 30-й армией, посвятил 23 строчки боям подо Ржевом, ответить нетрудно. Он виноват сам во многом, но боялся за свою судьбу, боялся признаться, как и многие другие военачальники. Из разговоров ветеранов, воевавших под его началом, неоднократно слышал, что был он груб и равнодушен к судьбе солдата.[19]

Читая в вашей книге «На Ржевском рубеже» статью «Через огненный коридор», задаешь вопрос, как же С.Г.Поплавский, оставив более трех тысяч воинов своей 185-й стрелковой дивизии убитыми возле деревни Толстиково, за которую велся бой, словом не обмолвился об этом в своих скупых воспоминаниях, будто бы и не было ничего. Думается, что эти напрасные жертвы на его совести, потому и не пишет об этом.[20]

Операция явно была не подготовлена. Вы же пишете, что наступление частей армии проводилось чаще всего без поддержки танков, самолетов, артиллерии в неимоверно трудных условиях: глубокий снег, мороз до 30 градусов, невозможность обогреться и высушить обмундирование. Подвоз боеприпасов, продовольствия и медикаментов со складов, находившихся в десятках километров севернее, не обеспечивал нужд армии и т. д. Сказано справедливо. Это явилось одной из причин неудачи при попытке взять Ржев 17–20 января 1942 года. Как же могли освободить город, превращенный немцами в неприступную крепость с большим количеством войск и техники, измотанные в боях голодные солдаты, вооруженные винтовкой, сухарем и красным знаменем? Это же явное преступление! Ведь целый год потом пришлось стоять у стен города и продолжать устилать ржевскую землю трупами наших солдат. Да разве мало подобных преступлений перед простым солдатом допущено недальновидными, бездарными военачальниками! Ведь война есть война, она все спишет. Главное в ней — результат, а победителей не судят.

Еще я хочу рассказать о происшедшем под Толстиковым и на поле возле него. Наступающими частями 185-й стрелковой дивизии была занята деревня Толстиково, в которой размещался немецкий продовольственный склад с наличием в нем шнапса, пекарня. Можно сказать, немцы без боя сдали ее с расчетом на то, что измученные голодные русские обязательно воспользуются возможностью поесть и выпить, ведь мороз 30 градусов. Этот расчет немцев сработал четко. Немцы вызвали из Ржева большой танковый десант, который всю ночь шел через нашу деревню. В самой деревне Муравьево около домов, задворки которых глядели на железнодорожное полотно Москва—Рига, а за ним на хребтовское поле и Толстиково, были установлены минометы, ведшие интенсивный огонь по наступающим нашим войскам. Минометы с расчетами были замаскированы снежной стеной высотой в человеческий рост. Два миномета стояли и около нашего дома. Отстрелявшись, немцы приходили к нам греться и выходили опять вести стрельбу. На боевые позиции им приносили горячий гороховый суп со свининой, хлеб, какао. Вдоль железнодорожного полотна в кустах немцы установили пулеметы и косили наших бегущих в атаку бойцов, а танки накрывали огнем осколочных снарядов все поле. Бой шел почти целый день. К вечеру стало тихо. Немецкие танки, опять же через нашу деревню, возвращались в Ржев.

Деревенский немецкий госпиталь был переполнен ранеными, которых привозили вечером и ночью из-под Толстикова. На другой день немцы подбирали своих убитых и закапывали за деревней на своем новом кладбище. Всех наших раненых добивали, когда собирали своих. С убитых наших воинов немцы снимали теплую одежду: шапки, полушубки, валенки, рукавицы. Снег накрыл белым саваном тела погибших до апреля 1942 года.

Весной немцы заставили жителей Толстикова и Муравьева закопать трупы. Могилами им служили воронки от авиабомб и снарядов. Я ходил с отцом (он погиб только осенью 1942 года) на это поле и видел жуткую картину результатов того боя. Еще не совсем разложившиеся трупы воинов лежали в разных позах и в большинстве своем совершенно голые; многие без обеих ног. У большинства вместо винтовок рядом лежали колья от изгороди. В силу возраста, я многого тогда не понимал, что видел. Оказывается, что их лишили ног и сняли с них нижнее белье наши же соотечественники-мародеры из нашей и ближайших деревень. Они приходили на это поле, отрывали из-под снега трупы, снимали с них белье, а у тех, у кого немцы не сняли валенки, потому что они примерзли к ногам, отрубали топором ноги вместе с валенками, приносили домой, отпаривали в банях, ноги выбрасывали, а валенки носили или вместе с постиранным снятым с трупов бельем меняли на соль, картошку, хлеб в дальних деревнях.

Я долго сомневался в правоте своих выводов по этому поводу. Взрослые, не видевшие всего этого, говорили мне, что это всего лишь фантазии 10-летнего ребенка. И вот я приехал в гости к своей старшей сестре Марии, живущей в Московской области. Ей 87 лет, она бодрая и память — дай бог каждому в этом возрасте. Она жила в деревне всю оккупацию вместе с сыном и двумя своими маленькими дочками. Позже две девочки умерли от голода. В разговоре со мной на тему войны, оккупации и о событиях тех дней в нашей местности назвала мои «фантазии» чистейшей правдой. «Колья около солдат лежали потому, что в момент атаки они были пьяны, — сказала она, — позабыли, где их винтовки, а в атаку надо идти». Сказала и почему солдаты лежали голые. «Однажды, — говорит она мне, — с приятельницей решили и мы сходить на подобный «промысел». Вышли за деревню и говорим друг другу: «Слушай, куда мы идем, кого раздевать-то будем?»

И повернули обратно. До сих пор она не может себе этого простить. Утирая горькие старческие слезы вдовы, говорит: «Ведь и мой Петенька вот так же где-то лежал погибший, и я не представляю, чтобы его кто-то раздел догола». Она до сих пор так и не знает о судьбе своего мужа Петра Равнова, пропавшего якобы без вести.