Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи - Жан Флори Страница 21

ЧИСЛЕННОСТЬ И ПОБУДИТЕЛЬНЫЕ МОТИВЫ

Крестовый поход действительно обошелся участникам очень дорого [178]. Его стоимость для рыцаря, отправившегося в Первый крестовый поход, в четыре или пять раз превышала его годовой доход [179]. Вероятно, предводителям, имевшим на своем попечении вассалов, рыцарей, дома, пеших воинов и многочисленных слуг, пришлось пойти на гораздо большие траты. Возраставшие издержки вынуждали семью крестоносца влезать в долги, что ставит под сомнение былой тезис, согласно которому крестовый поход был удобным выходом из положения для безземельных «младших сыновей». Очевидно, что это мероприятие не было «доходным»; к тому же большинство крестоносцев вовсе не являлись младшими отпрысками в своих семьях. Сегодня все историки, занимающиеся крестовыми походами, допускают, что основными побудительными причинами крестоносцев являлись причины религиозного порядка. Однако я намерен показать, что эти религиозные стимулы были различными и не исключали идеологических и даже материальных мотивов [180]. Именно так обстояло дело с Боэмундом.

Ему тоже нужно было изыскать необходимые средства. Кроме упоминавшихся выше документов о продажах за 1094 год (а они составлены слишком рано, чтобы хоть как-то связывать их с намерениями Боэмунда отправиться в крестовый поход) не известно ни хартий, ни других актов, которые можно было бы рассматривать как способ раздобыть себе средства, за исключением одного: в августе 1096 года Боэмунд позволил Вильгельму, своему катепану в Бари, продать либо распорядиться своими владениями в этом городе, что может служить указанием на попытку собрать деньги для похода [181]. Но это все. Возможно, к тому времени Боэмунд уже располагал средствами для оплаты экспедиции, к которой он, вероятно, готовился. Это подтвердило бы идею о том, что решение отправиться в крестовый поход было принято им до «мизансцены» в Амальфи.

Какова численность войска, собранного Боэмундом? По словам Анны Комниной, он высадился на албанском берегу «вместе с многочисленными графами и с войском, ни с чем не сравнимым по величине» [182]. Сказано очень расплывчато; скорее всего, это дань стилю. Альберт Ахенский сообщил, что в войске было 10 000 рыцарей и огромное множество пеших воинов, что, возможно, преувеличено, как и все общие оценки численности средневековых армий. То же самое относится и к общей численности войск, принимавших участие в крестовом походе, — в этом случае цифры варьируются от 300 000 до 600 000 человек. Тем не менее они представляют интерес, несмотря на неточность оценок: они точны не более, чем современная статистика участников многолюдных манифестаций, расхождение в подсчетах может составлять от одного до восьми и даже до десяти человек, согласно оценочным критериям [183].

Цифры, используемые хронистами, никоим образом не являются воображаемыми, аллегорическими или мистическими; в них заложен очевидный информативный посыл. Неточность в подсчетах — действительно существующая — объясняется прежде всего неспособностью хронистов перевести в цифры «неисчислимые толпы», которые, к тому же, никому из них не доводилось узреть целиком. Эта неточность становится менее выраженной — или вообще пропадает, — когда хронисты рассказывают о не столь крупных воинских отрядах, которые они привыкли видеть и могли сосчитать. Еще более точными были подсчеты погибших, которых нередко пересчитывали. Таким образом, эти цифры могут оказаться полезными, однако принимать их на веру не следует.

Кропотливо исследовав подсчеты, представленные в латинских хрониках крестового похода, я предложил в качестве допустимой цифры общую численность участников, добравшихся до Константинополя, от 100 000 до 120 000, среди которых было от 12 000 до 15 000 рыцарей [184]. Джон Франс, независимо от меня, привел примерно те же данные, но сократил наполовину число рыцарей [185]. Джонатан Райли-Смит сократил его втрое: согласно его предположению, в Никее армия крестоносцев после некоторых потерь насчитывала 20 000 конных воинов, включая сержантов и оруженосцев; среди них было 5000 рыцарей, к которым стоило бы добавить и пехотинцев [186]. Бернард С. Бахрах, напротив, оценил силы христианской армии в Антиохии примерно в 100 000 — вероятно, это завышенная оценка, если учитывать предшествующие потери [187].

Все эти подсчеты, без сомнения, крайне гипотетичны, однако в одном они сходятся: они задают порядок величины, на который также указывают и все хронисты, — Первый крестовый поход выплеснул на дороги неисчислимые толпы.

Однако нас в большей степени интересуют не общие подсчеты, как уже говорилось, довольно условные, а пропорции. Хронисты, безусловно, были не в состоянии подсчитать общее количество воинов в воинстве крестоносцев, но могли довольно точно воспроизвести соотношение сил между различными группами. Альберт Ахенский, как мы видели, указал на то, что армия Боэмунда насчитывала 10 000 рыцарей и огромное количество пеших бойцов. Соотношение между рыцарями и пехотинцами в армиях Западной Европы в целом было следующим: один рыцарь на пять-десять пеших воинов. Но крестовые походы также были и паломничеством, поэтому соотношение сил, вероятно, было иным, с перевесом в сторону пеших групп.