Каменный Кулак и охотница за Белой Смертью - Янис Кууне Страница 21

Олькша попятился, наводя самострел то на одного, то на другого зверя. Который из них вожак? Такая большая стая вряд ли разбежится, если завалить старшего. Но потеряв его, она превратится в свору одиночек. А разогнать свору и распугать стаю – это две разные напасти.

Самострельная жила громыхнула в морозном воздухе, как горшок о горшок. И в следующее мгновение один из волков отлетел в сторону и застыл. Даже лапы его не дергались в агонии. Смерть была мгновенной и страшной. Стрела прошла волка на вылет и вонзилась в дерево позади жертвы. Похоже, самострел Хорса ошеломил своей мощью не только парней. Пара волков, по виду двухлетки, распластались по снегу и поползли прочь.

– Йаааай! – завопил Олькша, победоносно глядя на приятеля. Еще один утробный рык, и уже вторая стрела изготовлена к стрельбе.

– Ну, кто кого?! – свирепо вопрошал он у струхнувших волков.

Ответом ему было рычание. Негромкое, но такое осмысленное, что парням показалось, что вожак выговаривает своих собратьев за проявленную слабость. Дескать, стыдитесь, нас во много раз больше, чем этих увязших в снегу двуногих кабанов; остерегайтесь палок у них в руках и делайте все как при охоте на большого зверя…

Парни слышали властное ворчание вожака, но так и не смогли определить, кто же из волков – старший. Оставалось надеяться на удачу.

– Вон он! – указал Волькша на самого крупного, кудлатого и, казалось, седого зверя. И точно, все в повадках волка выдавало его летовалость и башковитость. Он не просто приближался к своим жертвам, он крался к ним, большую часть времени оставаясь невидим для стрелка.

Не иначе как в лихую минуту Велес смилостивился над Рыжим Лютом и дал ему мудрости не жать самострельную собачку в тот же мгновение. Пока Хорсович выцеливал вожака, сзади к парням подобрался наглый двухлетка. Волькша обернулся почти случайно. Потом он говорил, что сам Святобор окликнул его. Но как бы то ни было, когда Годинович узрел зверя, тот был на расстоянии двух прыжков.

Самострел не подвел и на этот раз. Стрела вошла хищнику в шею, вылетела вместе с кишками из его живота и исчезла в снегу.

Вожак ответил на этот выстрел, коротким и выразительным рыком. Парни могли поклясться, что он повелел своим охотникам нападать быстрее и напористее. По-человечески это прозвучало бы как «порвем их в клочья и дело с концом».

Волки побежали по кругу, едва заметно сужая петли вокруг своей добычи. От мелькания серых шкур у Волькши зарябило в глазах. А самострел Олькши все молчал и молчал. После третьего взвода тетивы Олькша никак не мог проморгаться – «глазные мальки» застили цель.

– Волькш, а Волькш, – позвал он: – Я, кажись, перетужился. Возьми самострел… а то я смажу…

Нет, не в такой переделке хотелось бы Волкану испробовать в деле Хорсов самострел. Ну, да выбирать не приходилось. Оружие тяжело легло в руки. Не самострел – дубина. Таким и прицелиться не успеешь, как руки устанут и задрожат.

Годинович и не стал долго выцеливать. Жила метнула стрелу почти на удачу. И Доля улыбнулась щуплому стрелку. Уж как смогла, так и улыбнулась: дрот, сорвался с ложа и понесся прямиком в дерево. Но даже в него не попал, а лишь чиркнул кору и исчез за снежным увалом. И через мгновение лес содрогнулся от чудовищного воя. Отчаянный рык и жалобный скулеж слились воедино в недрах волчьего чрева. Стая замерла. Не иначе как Волькше удалось каким-то чудом подстрелить вожака.

– Что! Получили? – завопил Ольгерд: – Дай сюда самострел. Сейчас мы им покажем!

И тут из-за сугроба показался раненый зверь. Стрела пронзила насквозь волчьи ляжки, низ живота и, судя по всему, кобелиное достоинство. Ее оперенье торчало у него из одного бока, а наконечник из другого. Обезумев от жуткой боли, вожак крутился, как блохастый щенок, и силился зубами вырвать из тела злосчастный дрот.

– Ну, что же ты?! – в запале орал Волькша: – Он ведь сейчас выдернет стрелу, и тогда нам конец…

– Не могу, – пропыхтел Олькша: – Мощи моей нет…

Годинович оглянулся. Рыжий Лют от напряжения весь дрожал, но тетива плясала в одном вершке от затворной собачки. Волкан подскочил к приятелю, но снаряжать самострел в четыре руки оказалось глупой затеей. Лишняя пара рук только мешала.

– Бросай это, – посоветовал Волькша: – Пока они не опомнились, надо лезть на дерево. Там отдышишься и еще постреляешь.

Олькша согласно кивнул, тем более, что часть стаи, волков пять или шесть, невзирая на переполох, уже подобрались довольно близко к парням.

– Давай подсажу, – сказал Ольгерд и подставил Волкану скрещенные руки.

– А ты? – спросил Годинович.

– Я тебе самострел подам и сам полезу. С самострелом-то, поди, не с руки по деревьям лазать.

Когда серые охотники сообразили, что добыча уходит у них из-под носа, было уже поздно. Несколько волков рванулись к дубу, на который карабкались парни, но те были уже высоко.

Как только Ольгерд оказался в безопасности, к нему вернулось его сквернословие:

– Ну-ка, сбрызни отсюда, мазила латвицкий! Не мешай стрелять, хилота сиволапая!

Какое-то время Рыжий Лют дразнил волков, невозмутимо сидевших вокруг дерева: кричал, плевался и бросал вниз сучки. Наоравшись, он решил сделать, то ради чего он согнал Волькшу с широкой нижней развилки дуба. Но снаряжать самострел сидя на дереве оказалось не так-то просто. Нога в натяжной скобе самострела так и норовила соскочить с ветки. Несколько раз верзила едва не сверзься вниз. И все же ему удалось закинуть тетиву на собачку. После чего Олькша ощупал колчан, притороченный к прикладу. На стрелах, которые он оттуда извлек, вместо обычного железного наконечника красовался тупой набалдашник.

– Беличьи стрелы… – простонал Олькша.

– Что? – не понял Волькша.

– У нас остались только беличьи стрелы.

– Какие еще беличьи стрелы? – недоумевал Волькша.

Это потом он понял, что Хорс был горазд на малые или большие охотничьи хитрости. Владея самострелом чудовищной силы, он измыслил и то, как бить белку, не портя шкуры. Тупая стрела могла расплющить мысь в лепешку, раскрошить ее косточки, но не дырявила ценный мех.

Но чем могли пригодиться беличьи стрелы против стаи волков?

– Ничего, – подбадривал себя Ольгерд Хорсович: – Сейчас по лбу заеду, мало не покажется! Ну, получай, – сказал он, направляя самострел на одного из волков под деревом.

Но спустить тетиву он не успел: стрела съехала по ложу вниз и упала зверь на спину. Тот вздрогнул, поднял морду, но с места не сдвинулся.

– Вот ведь, леший, – негодовал Олькша. Выходило, что стрелять в волков, что разлеглись под дубом, невозможно, а в тех, что еще не подошли к дереву, – сложно, почти бесполезно, – мешали ветви. Из трех стрел в зверя попала только одна. Ребра хищнику она, кончено, сломала. Он заскулил как побитая дворняга, стал приволакивать переднюю лапу, но в лес не убежал.