Штрафбат. Наказание, искупление (Военно-историческая быль) - Александр Пыльцын Страница 20

Дважды при выполнении боевых задач в составе «осиповского» батальона мне пришлось самому перенести серьезные ранения и даже получить очередное воинское звание. Этот мой первый фронтовой комбат стал примером боевого командира на всю мою воинскую службу оказавшуюся довольно долгой. Как когда-то образцом для меня стал первый мой командир роты — политрук Тарасов, о котором я расскажу в одном из своих «экскурсов» в прошлое.

В этот первый штрафбатовский день нас ознакомили с организацией и штатной структурой батальона, его вооружением, с категориями переменного состава, узнали мы, что наш батальон воюет в составе 48-й армии генерал-лейтенанта П. Л. Романенко. Тогда же мы узнали, что до боев под Жлобином на 20 декабря в батальоне состояло штрафников 918 человек (это же почти полк!). И не совсем правы те «исследователи», которые утверждают, будто в штрафбатах «по определению» не могло быть ни на одного человека больше 800 человек, установленных штатным расписанием, так как никто пайков больше положенного не выдаст. Выдавали на всех, сколько было, «едоков», и никогда не было в этом проблем, как изобразили в 11-серийном фильме «Штрафбат» Володарский с Досталем.

После ожесточенных боев под Жлобином 23 декабря, потери составили: убитых — 144, раненых — ровно в 2 раза больше — 288, пропавших без вести — 59. Итого 591 человек. В боевом донесении «Штабат 8 Отд. с-з Майское 7.00 24.12.43», полученном мною из ЦАМО РФ, записаны эти же цифры, только есть еще одна фраза: «Налицо людей 349». Элементарный подсчет обнаруживает разницу в 78 человек, которые, вероятно, составили боевые потери (убитых и раненых) за период 20–22 декабря. Значит, и эти три дня не были спокойными. При соотношении потерь аналогично тому, какими они оказались 23 декабря (1:2), можно предположить, что не указанные в том донесении потери, вероятно, составили: убитых — 26, раненых — 52. Так что возможные потери за весь период трех дней боев могли составить: убитых — 170, раненых — 340. По предварительным, далеко не точным подсчетам (не было времени для точных подсчетов трупов противника!), как говорилось в донесении, на поле боя осталось около 300 трупов фашистов, в том числе 1 генерал, 22 офицера и 250 солдат. Надо сказать, что, как правило, штрафники пленных не брали без специальной на то команды, но здесь в плен было взято 2 унтер-офицера и 24 солдата. Наверное, так сложились обстоятельства.

Может, я утомил читателя обилием цифр, но этим мне хотелось показать, какова общая картина жестокости и напряженности боев, которые приходится вести штрафбату, если только за один день боевые потери составили почти 600 человек. Это же более 65 процентов!!! Эти цифры подтверждаются и архивными документами ЦАМО РФ. Вот почему на пополнение офицеров батальона понадобилось сразу 18 человек только в командный состав.

В этот же первый наш «штрафбатовский» день мы познакомились с командованием и штабом батальона, некоторыми его тыловыми службами и частью политаппарата. Мне почему-то не запомнился замполит командира батальона, может, он был занят более важным делом. Но сразу запомнился высокий, богатырского телосложения старший лейтенант Желтов Александр Матвеевич, который представился мне, лейтенанту, как парторг батальона и сразу же, как-то быстро, без каких-либо формальностей, поставил меня, кандидата в члены ВКП(б), и многих других на партийный учет. Наверное, я запомнил сразу тогда вместе с парторгом Желтовым начальника штаба майора Носача Василия Антоновича, командира комендантского взвода Филиппа Киселева да еще начальника службы вооружения, старшего лейтенанта Бабича Анатолия Григорьевича, из рук которого я получил свое личное оружие — пистолет «системы Наган».

Запомнились и агитатор батальона (были и такие штатные должности у нас) капитан Пиун Павел Ильич да помощник начпрода, старшина Червинский, накормивший нас с дороги по прибытии в батальон. Это потом, постепенно круг знакомств расширялся, хотя многих офицеров из других подразделений, тыловых служб, из политсостава я так и не успел не то чтобы хорошо узнать, но даже узнать об их существовании вообще. Разные были у нас задачи. Эти офицеры из политсостава были закреплены за разными подразделениями, и с некоторыми из них так и не удалось хорошо познакомиться. Да, честно говоря, некогда было нам, взводным, отвлекаться на широкие знакомства.

Начальник разведки штрафбата Борис Тачаев

Майор Кудряшов, видимо ссылаясь на мнение комбата, определил мне должность командира нештатного разведвзвода. Наверное, моя служба еще до военного училища красноармейцем в разведвзводе на Дальнем Востоке оказала влияние на принятие такого решения. Да и обрадовало то, что мне доверили разведывательное подразделение, несмотря на «преступный» шлейф отца и дяди.

Этот разведвзвод, оказывается, формировался сверх штата еще до декабрьских боев под Жлобином, он не входил в состав какой-либо роты. Кудряшов познакомил меня с начальником разведки батальона Борисом Тачаевым, старшим лейтенантом, как мне показалось, старше меня по возрасту, а как я узнал уже от него самого, имеющим боевой опыт и ранение под Сталинградом. Он как-то сразу, с первых же слов и жестов расположил к себе, и несмотря на то, что он был моим прямым начальником, я почувствовал себя почти как равный с равным. Его открытое лицо и приятная улыбка, какой-то внимательный взгляд на все, что он видел в данный момент, говорили, что передо мной опытный разведчик. Дельные, компетентные и неназойливые советы вызывали желание делать все в лучшем виде.

На второй день нашего пребывания в батальоне нас развели по окопам переднего края, и начальник разведки представил меня, нового командира, разведвзводу численностью… 11 человек. Все бойцы этого взвода оказались из бывших боевых офицеров. Побывавших в немецком плену, «окруженцев» или даже тыловых офицеров там не было. Это и понятно: взвод специально комплектовался из имеющих боевой опыт, обстрелянных бойцов. Только я, их командир, оказался в этом отношении «салагой», которому еще предстояло набираться боевого опыта.

Первым делом, сказал Борис, мне предстоит довести его как минимум до 25 бойцов, и что в этом поможет он сам.

Здесь я впервые увидел тех, кто составляет главную силу штрафбата, бойцов, которых (как-то мне непривычно) называли штрафниками, но не при обращении к ним, а «заочно». Я говорю «заочно» потому, что уже в первый день нам разъяснили, что ко всем к ним следует непременно обращаться, как и принято в нашей армии, со словом «товарищ», но все-таки по-особому: «боец-переменник», так как, в отличие от нас, они относились к переменному составу, а мы — к постоянному. Тогда до меня дошло, что он, боец-переменник, покинет штрафбат либо совершив подвиг, либо по ранению, или, в конце концов, по истечению срока, на который направлен офицер в штрафники за свои прегрешения, а он больше трех месяцев не бывает.

Мы же, постоянный состав, остаемся в нем постоянно, не на 1–3 месяца, как штрафники, а кое-кто из нас, как оказалось, даже на год-два и более! Правда, на практике мы вскоре убедились, что это слово «боец-переменник» не привилось, и его сами штрафники сократили до «боец», например: «Товарищ лейтенант, боец Иванов по вашему приказанию прибыл». Да и офицеры постоянного состава сами считали это более справедливым, не напоминавшим об их «особом ранге» и, как было принято во всей армии, говорили, например: «Боец Иванов, ко мне». Потом, уже после войны мне приходилось читать, что где-то их, штрафников, называли, например, «штрафной капитан» и т. и. В нашем батальоне такого не практиковалось.