Прикрой, атакую! В атаке - "Меч" - Антон Якименко Страница 20

Об этом я уже подумал, и вопрос генерала меня не смутил.

— Во-первых, мы возьмем лучшие самолеты, — успокоил я командира. — Во-вторых, мы выложим посадочный знак из фонарей «летучая мышь». А чтобы не демаскировать точку, стартовой наряд зажжет их только при явной необходимости. Об этом позаботится Зотов, в момент нашего вылета он будет на старте.

Генерал согласился, и вот мы в воздухе. Как там мои ведомые? Оглянувшись, вижу: каждая пара на месте. Но самолеты настолько четко, контрастно видны на фоне восхода, что замысел ударить внезапно может сорваться. Надо срочно терять высоту и держаться поближе к земле, используя для маскировки приземную темноту.

Идем со снижением, на повышенной скорости. Пересекаем линию фронта. Ее заметно и ночью, и днем — всегда что-то горит. Вижу горящие танки, Чьи? Трудно сказать, может, наши, а может, немецкие. Передний край все время в движении — то на восток отодвинется, то на запад. Сегодня ночью наши потеснили немцев на юго-запад. В этом заслуга и авиачасти. Мы не даем фашистам бить по нашим войскам с воздуха, а наши войска, набравшись сил, бьют врага на земле.

Справа, несколько выше нас, появилась пара Ме-109 и прошла на восток. Это охотники или разведчики. Нас не заметили. А шли бы мы несколько выше, встречи не избежать. Начинает светать и внизу. Видны населенные пункты, дороги, даже машины на них.

Сейчас мы идем на северо-запад, потом развернемся на юго-запад, затем на восток, чтобы выйти на Варваровку с тыла. Таков мой замысел. Надо только успеть до подхода вражеских истребителей, которые придут для встречи с бомбардировщиками. Иначе они нам помешают. Плохо, если встретимся с ними где-нибудь на пути к аэродрому.

Гляжу на часы — вроде успеем. Но надо торопиться: немцы скоро начнут взлетать. Идем на полных оборотах моторов. Торопимся. На горизонте поднимается облако пыли. Неужели взлетают? Это усложнит нашу задачу. Группу придется делить на две подгруппы. Одна будет бить взлетевших, другая — взлетающих. А когда подойдут истребители — на три. Вот что значит минута времени. Да где там минута — десять секунд! Приди на десять секунд пораньше, и все — успех обеспечен. А может, еще успеем, может, они еще не взлетают, а только газуют моторы, проверяют, как и положено перед взлетом.

Успели! Зря беспокоился, переживал. В воздухе никого. На летном поле спокойно. Похоже, что нас еще не видят. А может, и видят, но принимают за своих. Несколько бомбардировщиков вышли на линию взлета, другие подруливают, отдельные самолеты пылят еще на стоянке. Хорошо, если в эту минуту начнет взлетать головное звено. Свалив ведущего, такую пробку можно устроить, такой пожар сделать, что небу станет жарко.

Нам определенно везет: взвихрив серую пыль, звено начинает разбег. Командую:

— Атака в лоб! Завражин, бей правого ведомого! Шакуров, прикрыть атаку!

Беру в прицел флагманский «Юнкерс». Самолет приближается, растет. Пора! Нажимаю на кнопку. Справа, обгоняя мой самолет, тянется огненный шнур с самолета Завражина. Над целью проносимся вихрем. Едва успеваю заметить, как флагман резко мотнулся вправо. Мелькает догадка: наверное попал в пневматик. Тоже неплохо, на одном колесе не взлетишь. Командую:

— Повторяем заход!

Пронесшись над группой стоящих на старте машин, резко боевым разворотом выходим под углом к полосе, переводим машины в пикирование. Немного правее взлетно-посадочной вижу очаг пожара — результат первой атаки. Экипажи, оставив свои машины, разбегаются в разные стороны. Похоже, что вылет у них сорвался. Прицеливаюсь, открываю огонь. Опять бью по ведущей машине.

На этом штурмовку можно закончить, но для большей гарантии не лишним будет и третий заход. Опять выполняю боевой разворот, снова пикирую. Слышу голос Шакурова:

— «Мессера»! Приближаются с запада! Поздно пришли, к шапочному разбору. Завершив третью атаку, уходим в сторону, к линии фронта. В бой вступать не резон — боеприпасов осталось только на крайний случай, для обороны. Оторвавшись от Ме-109, переходим в набор. Набираем высоту две тысячи метров. Вызываю на связь командный пункт, сообщаю: идем домой, горючее на исходе.

Справа появилось звено «мессеров». Они направляются к паре прикрытия, идущей справа и выше нашей четверки. Нас пока что не видят. Передаю, чтобы пара перешла на левую сторону строя.

— Понял, — отвечает Шакуров, — перехожу. Сейчас подведу их под ваше звено.

Шакуров сразу понял мой замысел. Вообще он летчик соображающий, толковый. Убеждался в этом не раз. Спокойный, неторопливый, Шакуров прекрасно ориентируется, обладает хорошей зрительной памятью. Я уже думал о том, что со временем это будет отличный разведчик. И верно, время покажет, что Шакуров станет зорким и хитрым разведчиком, сильным воздушным бойцом. И одним из немногих пилотов, чей самолет не зацепит ни одна фашистская пуля. А сам он одержит немало побед.

Бой начался. Шакуров закрутился с фашистами. Я со своим звеном набрал высоту и захожу в заднюю полусферу группы Ме— 109. Командую: «Атака!» В ту же минуту один из фашистов, улучив момент, бросил свой самолет на машину Шакурова. Я немедленно подал команду:

— Шакуров! Разворот!

Так уж принято: услышав такую команду, каждый из летчиков знает, в чем ее суть и что надо делать. Шакуров метнулся вправо на солнце, и пушечный залп ушел вхолостую, едва опалив ему левую плоскость. В ту же минуту мы открыли огонь.

Атака нашей четверки оказалась внезапной. Немцы даже не поняли, что получилось, с какой стороны и кто их ударил. Ведущий вспыхнул, как факел, остальные, резко войдя в пике, исчезли на фоне земли.

Вполне вероятно, что это звено «мессеров» — группа расчистки воздуха. Им предстояло создать условия для беспрепятственных действий своих бомбардировщиков. Мы сорвали планы тех и других. Характерно, что это звено не знало о нашем ударе по аэродрому — чего бы им здесь крутиться? А почему не знало? Потому что там — паника. О группе расчистки воздуха просто забыли.

Уж пятьдесят минут как мы находимся в воздухе, спешим, с ходу садимся, рулим к капонирам. Полет закончен. Механик Алексеев стоит у крыла, ждет. Я прожигаю свечи, выключаю зажигание. Мотор вздохнул и остановился. Он тоже устал. Как не устать — весь полет на повышенных оборотах, на максимальном режиме. Бой дело нешуточное, пушки и то устают. Перегреваясь, не стреляют, а, как говорится, плюют огнем. Толку от этого — ноль. Снаряды не имеют убойной силы. Вылетев из ствола, бессильно падают. Чтобы этого не случилось, летчики боекомплект растрачивают в несколько приемов.

Сижу, расстегнув парашютные лямки, сняв шлемофон. Так и сидел бы, не шевелясь. Слышу хлопок. Над командным пунктом взлетает ракета — сигнал на вылет. Зарычали моторы в звене Иванова. Чувилев, значит, уже отдежурил. Поднимаюсь, вылезаю на плоскость. Подходит инженер по вооружению Фесенко, спрашивает:

— Стреляли? Как работало оружие?

— Стрелял, — говорю, — замечаний нет.

Спрыгиваю на землю. Механик спрашивает, как работала материальная часть самолета, мотора. Если бы мирная обстановка, я бы подробно рассказал о режимах мотора в полете, о показаниях прибора. А что говорить сейчас, если приборы даже не видел. До них ли во время штурмовки! До них ли в бою с «мессерами»! Отвечаю всеобъемлющим словом: «Нормально». Механик по кислородному оборудованию даже не подходит ко мне. А что подходить — у нас и масок нет. Не нужны. Деремся только на малых и средних высотах.