История папства - Джон Джулиус Норвич Страница 20

Имелись также и другие плюсы. Принятие этого предложения давало возможность избежать удушливой атмосферы императорского двора. Ирине, по-видимому, было тогда пятьдесят с небольшим, а может, и того меньше, двадцать два года вдовства она провела в окружении женщин и евнухов ^[55]. Что могло быть естественнее ее благосклонного отношения к идее нового брака с человеком, про которого рассказывали, что он высок и очень красив, что он прекрасный охотник с приятным певучим голосом и сверкающими синими глазами? Однако этому не суждено было случиться. Подданные Ирины не желали, чтобы престол оказался во власти грубого франка, одетого в странную холщовую тунику с красными крест-накрест повязками на ногах и говорящего на непонятном языке, который не мог даже написать свое имя иначе как через трафарет в виде золотой дощечки, подобно Теодориху Остготскому тремя столетиями ранее. В последний день октября 802 года Ирину арестовали, низложили и отправили в монастырь. Через год она умерла.

Если бы Карл женился на Ирине… соблазн порассуждать на эту тему непреодолим, несмотря на то что, подобно всем спекуляциям такого рода, совершенно бесплоден. Запад взял бы верх над Востоком или наоборот? Карл ни минуты не собирался жить в Константинополе — в теории, во всяком случае, столица должна была переместиться на Запад. Но согласились бы византийцы принять такое положение дел? Думается, что это в высшей степени маловероятно. Куда более близким к действительности представляется сценарий, в соответствии с которым они объявили бы Ирину низложенной и вместо нее возвели бы на престол нового императора — что, собственно, они и сделали — и бросили бы тем самым вызов Карлу, побуждая его к ответным действиям, но как бы последний ни хотел отомстить, он ничего не смог бы сделать. Расстояния слишком велики, линии коммуникаций слишком длинны. Он оказался бы в унизительном положении и был бы бессилен избавиться от него. И он никогда не заслужил бы имени Великого. И кто мог знать, что в течение нескольких лет после его смерти империя развалится? ^[56] Ему повезло, что византийцы заупрямились именно тогда, а не позже и что франкский император и греческая императрица так никогда и не встретились.

* * *

Папа Лев III был малопримечательной личностью. По иронии судьбы, именно он совершил один из наиболее ответственных шагов, когда-либо предпринимавшихся кем-либо из пап, он проложил себе путь в церковные верхи, будучи человеком относительно низкого происхождения, и остался человеком с несколько упрощенным мышлением. Для него коронация Карла Великого означала не более чем разделение сфер ответственности. Императору надлежало действовать мечом, папе — бороться за веру, защищать и распространять ее по мере возможностей, осуществляя духовное руководство над всей паствой, включая и самого императора.

Все было бы хорошо, если бы Карл смотрел на вещи таким же образом. Он уже вмешивался в споры об иконоборчестве, что имело определенные отрицательные последствия, а в 810 году вновь втянулся в решение религиозных вопросов — на сей раз по поводу пункта filioque, из-за которого уже не раз ломали копья. Первоначальный Символ веры, принятый Никейским и Константинопольским соборами, гласил, что Святой Дух «исходит от Отца»; к этому западная церковь добавила слово filioque, то есть «и от Сына». Ко времени Карла это дополнение в целом было принято во Франкской империи, а в 809 году формально одобрено на соборе в ее столице, Аахене. Двумя годами ранее франкские монахи на Масличной горе в Иерусалиме включили его в свои богослужения, что вызвало яростное сопротивление со стороны православной общины соседнего монастыря Святого Саввы, в связи с чем они передали вопрос на рассмотрение папе для окончательного урегулирования.

Лев оказался в затруднительном положении. Его как истинного представителя Запада вполне устраивало раздражавшее православных слово, которое к тому же подкреплялось солидной письменной традицией. С другой стороны, он готов был признать, что западная церковь не имеет права изменять Символ веры, утвержденный Вселенским собором. К тому же отношения с Константинополем были и без того достаточно напряженными, чтобы дополнительно обострять их из-за нового конфликта. Решение папы представляло собой попытку усидеть на двух стульях: одобрить доктрину, при этом умолчав о самом слове, что он сделал не в форме пламенного эдикта, а приказав прикрепить текст Символа веры в оригинальном варианте (где не было filioque) на греческом и латинском языках на двух серебряных табличках на могилах святых Петра и Павла. Едва ли можно было яснее подтвердить единство двух церквей в их совместном авторстве древнего Символа веры.

Однако Карл Великий, как этого и следовало ожидать, пришел в ярость. Он впитал filioque с молоком матери, если на Востоке отказываются принять его, — значит, Восток не прав. И кому теперь хоть какое-то дело до Востока? Он — император, а папа должен теперь твердо отстаивать интересы Запада и не обращать внимания на еретиков в Константинополе с их затеями. Когда Лев повелел ему не употреблять это слово в литургиях, Карл не отреагировал и не отправил какого-либо ответа; и когда в 813 году он решил сделать своего сына Людовика соправителем, то демонстративно не стал приглашать папу для проведения церемонии.

В течение столетий папы и императоры продолжали бороться за выгодное для каждого из них разделение власти, и каждый старался присвоить себе как можно больше полномочий другого. Ссора после смерти Карла Великого в январе 814 года продолжалась двадцать пять лет, пока наконец вслед за кончиной Людовика в 840 году каролингская империя не развалилась. Теперь власть папства стала неуклонно возрастать. Вскоре пришли к общему согласию по вопросу о том, что каждый новый император должен быть помазан самим папой в Риме.

Однако распад державы франков означал, что папы должны принять на себя ответственность за то, что прежде могли предоставить империи. А Южной Италии угрожали все новые и новые страшные враги. В 827 году арабы из Северной Африки вторглись на Сицилию по приглашению византийского наместника, Евфимия, который взбунтовался против Константинополя, чтобы избежать наказания за насильственный брак с местной монахиней. Через четыре года они взяли Палермо, и с этого времени полуостров находился под постоянной угрозой. Пал Бриндизи, затем Таранто, за ним Бари, где в течение тридцати лет находился центр арабского эмирата, а в 846 году настала очередь самого Рима: флот арабов вошел в Тибр, и они подвергли город разграблению, дойдя до того, что содрали даже серебряные пластины с дверей собора Святого Петра. Помощи от Западной империи ожидать не приходилось, поскольку та фактически перестала существовать.

И вновь город спас папа. В 849 году, создав объединенную эскадру из трех соседних прибрежных городов — Неаполя, Гаэты и Амальфи — и возложив верховное командование на себя, папа Лев IV (847-855) уничтожил арабский флот в Остии. Сотни пленных вкупе с местными работниками приняли участие в строительстве огромных укреплений вокруг Ватикана, простиравшихся до самого замка Святого Ангела: Леонинская стена высотой в сорок футов — наиболее впечатляющий памятник раннесредневекового Рима, тянущаяся от Тибра до гребня Ватиканского холма и затем вновь спускающаяся к реке. Ее возведение завершилось в 852 году, и значительные фрагменты сохранились до сегодняшнего дня.