Крестьянский бунт в эпоху Сталина - Линн Виола Страница 20

Новая культура нашла отражение в новом языке — языке коммунизма и городов. Деревню захлестнула лавина аббревиатур: «колхоз» (коллективное хозяйство), «совхоз» (советское коллективное хозяйство), «МТС» (машинно-тракторная станция), «трудодень» (трудовой рабочий день) и еще много других терминов пополнили революционный лексикон, начало формированию которого было положено в 1917 г. и который большинство крестьян так и не усвоило ^{157}. Названия деревень хотя и не были утеряны, но ушли в тень новых названий, которые советская власть навешивала на колхозы как знаки своего культурного доминирования. Сдвиг в этом направлении стал очевидным еще до начала коллективизации, когда города и деревни по всей стране присваивали себе имена партийных деятелей и «советские» названия. А.М. Ларина, вдова Бухарина и дочь Юрия Ларина, вспоминала, как ее отец убеждал одного председателя сельсовета, что его деревне можно было бы подыскать название получше, чем Кобылья Лужа. Когда Ларины через некоторое время снова проезжали мимо этой деревни, они увидели, что крестьяне переименовали ее в Советскую Лужу ^{158}. Ко времени коллективизации новые названия часто демонстрировали такого рода иронию, хотя удивляет наименование колхоза «Шесть лет без Ленина» ^{159}. Большинство названий давались колхозам городом или партией. Колхозы называли в честь фабрик («Путилов», «АМО», «Серп и молот»), лидеров (чаще всего Ленина, Сталина, Маркса), иногда и более лирично — например, «Дорога к социализму», «Красный крестьянин», «Красная заря» ^[20].

Новое политическое искусство — плакатное — отражало идеалы новой культуры. Как пишет Виктория Боннелл, «политическое искусство создавало картину деревенского мира, в котором бабе-крестьянке, как и традиционным крестьянским обычаям и взглядам, больше не было места» ^{160}. В 1930-х гг. образы мужика и бабы практически исчезли из политического творчества. Им на смену пришла «пышущая юностью и полная энтузиазма молодая колхозница, строящая социализм», ставшая воплощением нового порядка ^{161}. По всей деревне возвещалось о наступлении «зари коммунизма» (что созвучно одному из самых типичных названий колхоза) и смерти старого крестьянского уклада.

Коллективизация и попытки устранить различия между городом и деревней, переделать мужиков и баб в колхозников и колхозниц и с корнем уничтожить кулаков привели к созданию бездушной культуры, насаждавшейся сверху. Символы советизации и нового порядка были повсюду, однако они оставались поверхностными элементами, силой навязанными культуре, которую не так просто было уничтожить. «Коммунистическое окультуривание» деревни не приносило ожидаемых экономических результатов, предлагая очень немногое из тех преимуществ и привилегий (по общему мнению, и так скудных), которые оно дало городу. Новая культура была городским импортом, империалистическим инструментом, навязанным подчиненному народу Исконная культура крестьянства сумела выжить, хотя и потеряла при этом некоторые свои черты и была вынуждена уйти в подполье, став культурой сопротивления.