Полтавское сражение. И грянул бой - Андрей Серба Страница 20

Но соседство с запорожцами способствовало тому, что немало посполитых оставляло своих хозяев и бежало на Сечь, желая навсегда покончить со своим подневольным существованием и обрести вольную жизнь, где не будет ни непосильного труда, ни личной зависимости от ненавистного пана. Однако беглецы забывали две важные вещи: на Запорожье нужны были не лишние голодные рты, а доблестные «степные лыцари», и если за крышу над головой и кусок хлеба платят потом, то за право быть вольным человеком — кровью и самой жизнью.

Прежде беглец зарабатывал на жизнь себе на клочке своей земли и панском поле, а теперь деньги на оружие, одежду, горилку нужно было добыть в бою. Но разве привыкший ходить за плугом или пасти отару, крестьянин мог воевать, как надлежит истинному лыцарю-запорожцу? Не просто махать саблей или палить невесть куда из мушкета, а сражаться один против пяти в поле, атаковать один троих в морском бою, когда что ни казачий выстрел — то вражий труп, что ни взмах сабли — чужая голова с плеч?

Чтобы стать таким удальцом, будущий запорожец с юных лет воспитывался на Сечи, пребывая «молодиком» при полноправном казаке «сечевого товарищества», учась у него боевому мастерству и постигая законы и обычаи степного лыцарства. Но прежде чем стать «молодиком», юноше необходимо было обучиться грамоте как минимум в бурсе, хотя предпочтение отдавалось выпускникам Киевской братской школы и школы Киевско-Печерской лавры, а после их слияния в 1632 году Киево-Могилевской академии [16]. Прежде чем брать в руки оружие и посвятить свою жизнь борьбе за веру православную и свободу неньки-Украйны, нужно было знать, кто и почему ее враги, в чем их сила и слабость, понять, как добиться победы над ними с наименьшими для себя потерями. Острая сабля в крепких руках — одно, а когда саблей управляет умная голова, ее сила возрастает во много раз и заставляет недруга бояться тебя еще до того, как ты ее обнажишь.

Именно бывшие «молодики» через несколько лет обучения и личного участия в ряде походов становились членами сечевого «черного товарищества», а некоторые затем заслуживали честь оказаться в рядах «знатных товарищей» [17]и сечевой старшины. Знающие иноземные языки, не испытывающие затруднений при Чтении карт и чертежей, перенявшие опыт бывалых казаков в ведении пушечного, ружейного и рукопашного боя, изучившие направления морских течений и расположение прибрежных отмелей, знакомые с «розами ветров» многих участков Черного моря, Читающие следы в степи и плавнях, они были своими в море и на Реках, в Старом поле и днепровских лиманах. А привитая с юных лет гордость за принадлежность к степному рыцарству заставляла их высоко нести его честь и приумножать славу, не позволяла Ничем запятнать или унизить почетное имя сечевика. Не было на крайне ни единого гетмана, командуй он казаками русского или польского берегов Днепра, не побывавшего в свое время запорожцем, все мало-мальски известные полковники-реестровики и старшины Гетманщины прошли сечевую школу, многие знатные светские и духовные особы на Украине, в Литве и Польше с благодарностью вспоминали полученную в Запорожье закалку и привитое им чувство боевого товарищества-побратимства.

Ничего этого — ни боевого умения, ни духа истинного казака — не было у прибывающих на Сечь вчерашних селян-посполитых, так и остающимися ими в душе, сколько не надень на себя казацких жупанов и не нацепи сабель. Быть настоящим казаком — это значило иметь высочайшее состояние духа и быть готовым к тяжелейшему и опаснейшему воинскому труду, и тому, кто видел в казачестве лишь возможность избавиться от работы на земле, не суждено было им стать. Чтобы не лить пот на ниве или свести личные счеты с ненавистным панством, существовали другие люди — лесные шиши и степные тати, ничего общего не имевшие со степным лыцарством, берегущим христианство от мусульман, православную неньку-Украйну от папства и униатства, а славное казачество от любых ворогов, откуда бы они не явились.

Вот почему на Сечи принимали к себе не всех подряд, стремясь уберечь свои ряды от ненужных казачеству, а то и чуждых ему людей. Естественно, это не нравилось любителям привольной жизни, не желающим платить за нее ни потом на земле, ни кровью в военных походах, и однажды они попытались создать собственную Сечь при впадении речки Тешлык в Южный Буг. Избрав себе гетмана, назвавшегося Адамом Тешляком, они вначале подняли один из бессмысленных из-за малочисленности и плохого вооружения его участников бунт против своих бывших панов, а когда их не поддержали ни казачество, ни окрестное селянство, занялись обычным разбоем, не делая разбора ни между украинскими и польскими купцами, ни между православными и католиками с униатами. Но когда новоявленные «сечевики» начали грабить даже казаков-чумаков, это переполнило чашу терпения запорожцев, и они, защищая славное имя «сечевик», сами разгромили «Тешлякскую Сечь», разделавшись с ее обитателями, как со своими злейшими врагами, так, что навсегда отбили у посполитых желание именовать себя гордым именем степного лыцаря.

Однако потери в многочисленных походах, постоянные стычки на кордонах Запорожья, необходимость иметь сильное войско для противостояния с турками, шляхтой, а в последнее время и с московским царем вынуждали мириться с огромным притоком на Сечь беглых посполитых, наскоро обучая их военному делу и готовя из них сносных воинов уже в походах. Именно воинов, а не казаков, поскольку за три-четыре года беглец не мог проникнуться казачьим духом и стать истинным лыцарем, продолжая оставаться в душе и мыслях селянином, мещанином, русским однодворцем или вконец разорившимся мелкопоместным польским либо литовским шляхтичем.

И в этом крылось горе сегодняшней Сечи — преследуя цель создать многочисленное войско, она разрушала свою былую монолитность, вносила раздор и противоречия в собственные ряды. Ведь вчерашние беглые посполитые и прочие пришлые люди понимали, что, признай Сечь над собой власть московского царя, им придется распрощаться с именем казака-сечевика и вновь стать, кем был прежде, или удариться в дальние бега на Кубань, где обосновался уцелевший булавинский атаман Игнат Некрасов. Недавние события на Дону ярчайший тому пример, а рассказы уцелевших булавинцев о расправах над взятыми в плен участниками восстания подливают масла в огонь, углубляя раскол между истинным «сечевым товариществом» и толпами вчерашней сельской босотвы и сегодняшней сечевой сиромы.

Вот эти новоявленные сечевики вкупе с нашедшими на Запорожье спасение булавинцами являются противниками союза Сечи с Россией в ее борьбе со Швецией, требуя воспользоваться сложностью положения царя Петра и начать изгнание с казачьих земель московских войск и послушных России старшин. Между этими двумя непримиримыми лагерями — к одному из которых принадлежал он сам и понимал его правоту, и другим, чьи голоса позволили ему стать гетманом, — он вскоре должен будет сделать выбор.

Мазепа, похоже, его уже сделал, иначе не прислал бы свое тайное письмо. Однако гетман слишком хитер и вероломен, чтобы ему можно было верить на слово. Желает свободы неньке-Украйне и намерен сражаться за соблюдение вековых прав казачества, которые нарушает московский царь, — что ж, поднимай против него Гетманщину и начинай войну, как это сделал в свое время Богдан Хмельниченко против Речи Посполитой. Начинай, вот тогда Костя Гордиенко тебе поверит и задумается, как поступить ему самому и к чему призвать сечевиков.