Дамы и господа - Людмила Третьякова Страница 20

А потом супруги вновь разошлись, и на этот раз окон­чательно.

Разбитую чашку склеить не удалось. Демидовы попол­нили бесконечный список несчастливых семейных союзов. Не найдя в себе решительности расстаться вовремя, питая в отношении своего брака какие-то надежды, они кончили тем, что окончательно измучили друг друга. Не выдержало не только душевное здоровье, но и физическое. Елизавета Александровна, при всей ее природной жизнерадостности, сникла, начала болеть и умерла в тридцать девять лет, когда старшему сыну было девятнадцать, а младшему пять.

Вдовец тоже страдал разного рода недугами. Самым ужасным из них была бессонница, доводившая до нервных припадков, до галлюцинаций. Демидов с радостью покинул Париж, где долго служил по дипломатической части и где осталась могила жены. Подобно многим в его положении, Николаю Никитичу казалось, что на новом месте жизнь из­менится к лучшему — очень уж плохо он себя чувствовал.

Во Флоренции «князь Николо» первым делом купил громадный особняк на набережной реки Арно, делившей город надвое.

Как многие очень богатые люди, «князь Николо», и раньше не чуждый собирательству, принялся коллекци­онировать произведения искусства и редкости. При его деньгах, да в стране, которая сама по себе была музеем под открытым небом, сокровища хлынули в палаццо Серистори неудержимым потоком. Заполнялись залы и галереи, толь­ко в сердце оставалась пустота. Правда, летом наезжали сыновья: Павел из Петербурга, где служил, и Анатоль из Парижа, где учился в привилегированном пансионе.

И все же Николай Никитич чувствовал себя одиноким. Веселые звуки музыки, нарядные люди, с удовольствием посещавшие его праздники, — все это было недолгим ожив­лением, вслед за которым вновь одолевала тоска.

В один из таких вечеров, когда итальянская горластая публика, напросившаяся к русскому «князю Николо», убра­лась восвояси и в палаццо воцарилась безмолвие, Николай Никитич решил проехаться по окраинам города.

«Спокойная обитель, дремлющая в мягком, бездыханном вечернем воздухе, предстала перед путешественником как убежище „от мук“, — говорилось на этот счет в переводной статье, напечатанной в „Русском архиве“. — Его больному воображению мерещилось, что только тут, под сенью тем­ной церкви с ее высокой, прозрачной колокольней, сквозь которую проглядывают лучи огромной южной луны, — достижимы для него сон, забвение».

Демидов попросил настоятеля, вышедшего к гостю, дать ему ночлег. Облик незнакомца заставил того ответить отка­зом: «Наш монастырь беден, а помещение для странников едва ли подойдет такому синьору, как вы».

Демидов же был настойчив. И старому монаху ничего не оставалось делать, как открыть для него комнату с низ­кими потолками, где вдоль стен стояли широкие лавки с тюфяками, набитыми соломой. Большой, очевидно с водой, чан с ковшом на ободе довершал аскетическое убранство пристанища для бедных.

Однако поздний гость ни минуты не колебался. При­казав вознице отправляться домой, Демидов остался здесь ночевать. Когда настоятель вышел, комната, освещаемая лишь падавшим в оконный проем лунным светом, погру­зилась в кромешную тьму. Нащупав ближайший к нему тюфяк, Демидов, не раздеваясь, лег. Какое-то время он слышал, как гулко стучало сердце, но вдруг сознание словно покинуло его.

Он очнулся от жалостливого треньканья маленького монастырского колокола, не понимая, где он, что с ним, и только яркий солнечный свет, пробиваясь из-под неплотно закрытой двери, заставил его очнуться и вспомнить вчераш­нее. А главное, Николай Никитич сообразил: он спал всю ночь, не просыпаясь, крепким, здоровым сном, о чем давно уже и не мечталось.

С настойчивостью и решительностью, которые никогда не изменяли Демидовым, Николай Никитич усадил за стол настоятеля, желая подписать купчую на кусок монастырской земли. Как ни упирался святой отец, совсем не хотевший какого-либо соседа под боком, да еще иностранца, сумма, предложенная ночным гостем, была такова, что настоятель дрогнул.

Не откладывая дела в долгий ящик, Демидов стал стро­ить на купленной земле дом и даже воплотил свою давнюю мечту — устроил сад, свозя сюда растительность из самых разных мест, разбил клумбы с диковинными цветами.

Время шло, дом строился, цветы цвели, а монахи, которые сочли соседство иностранца беспокойным, пошли в наступ­ление. Возможно, они сочли, что продешевили: было видно, «сколь неисчерпаемо» расходуемое пришельцем золото.

В магистрат Флоренции, в церковные инстанции по­сыпались жалобы: «составлялась целая летопись козней», и Демидову «приходилось откупаться от монахов новыми подаяниями».

Но произошло то, чего Николай Никитич, в силу своего дипломатического положения вовсе не желавший раздора, простить обитателям монастыря не мог. Он заметил, что стали гибнуть посаженные им растения. Причина обнаружи­лась быстро. «Предательские монахи, — пишет анонимный автор, — мастера в химических составах, по ночам осыпали и обливали растения смертоносными веществами».

Демидов, поймав соседей на месте преступления, но стараясь избежать скандала, предложил им огромные деньги за весь монастырь.

Это у монахов успеха не имело, и тогда «князь Николо», «сообразив наконец безысходность борьбы с ними, решился на героическую меру. Он выстроил подле монастыря бранд­мауэр таких размеров, что отнял у него столь необходимый зимой в Италии солнечный свет с юга, создав этим способом для монастыря атмосферу и темноту колодца». Оставшиеся в потемках и сырости монахи на чем свет стоит ругали соседа, но в конце концов разбрелись по другим монастырям.

Заброшенная земля, теперь уже за бесценок выкуплен­ная Демидовым у папского ведомства, быстро преобража­лась. Скромный поначалу дом усилиями приглашенного хозяином архитектора обретал черты настоящего дворца. Сотни нанятых рабочих с первыми лучами солнца и до тем­ноты сооружали фонтаны, павильоны, беседки, ровняли и расширяли аллеи, разбивали парк, не уступающий по красоте садам при дворцах европейских монархов.

…По Флоренции, однако, поползли слухи, что, унося свои пожитки с насиженного места, монахи прокляли «князя Николо» и все его потомство. Они обещали, что ему ото­льется его святотатство, так как «богатство влечет за собой неотвержимое искупление».

Не очень-то обращал внимание новый владелец Сан-Донато на вопли монашествующей братии. Дело двигалось. Старые строения обители разбирались до основания, а на их месте сооружались галереи для картин, широкие монумен­тальные лестницы, уставленные мраморными изваяниями, расписывать великолепные апартаменты были приглашены самые известные и высокооплачиваемые итальянские ху­дожники. Как писали, «золото уральских заводов покрывало густыми слоями» потолки и стены.

Траты «князя Николо» на Сан-Донато были огромны. Однако немало перепало и Флоренции: русский богач ока­зался щедрым благотворителем и с охотой жертвовал на различные городские нужды.

Отдаленность Сан-Донато от Урала вовсе не сказывалась на ведении Демидовым заводских дел. Он интересовался ев­ропейскими новинками, закупал современное оборудование и отправлял «к себе». Отчетность соблюдалась строго — если предположить, что это вообще возможно при отечественных традициях. Во всяком случае, в мемуарах М.Д.Бутурлина, большую часть жизни проведшего во Флоренции и тесно общавшегося с Демидовым, можно прочитать колоритные подробности на этот счет.