Нефертити. Роковая ошибка жены фараона - Олег Капустин Страница 2

Было самое жаркое время года. С полей шёл густой аромат сухой соломы и спелого зерна. Земледельцы дожинали остатки пшеницы и полбы. Скоро надо было ждать разлива реки. Жрец, тяжело опираясь на светлый с розоватым оттенком, вырезанный из местной акации посох и поминутно вытирая пот, струившийся по лбу из-под небольшого чёрного паричка, посеревшего по бокам от ветхости, глядел с тоской на пышущие жаром поля.

— Добрый день, уважаемый Иуйа! — громко приветствовали хлеборобы жреца, весело улыбаясь.

Их почерневшие от загара, натёртые дешёвым растительным маслом тела блестели на солнце так же ярко, как белоснежные зубы, обнажаемые в приветливых улыбках, а длинные ноги и руки легко и грациозно двигались в такт привычным движениям. Бронзовыми серпами жнецы срезали колосья и складывали их в плетённые из папируса корзины, которые держали стоящие рядом жёны или взрослые дочери. Высохшие стебли откладывали в сторону.

— Привет, привет, — отвечал жрец, небрежно помахивая рукой. — Бог наш, великий Мин, вам в помощь.

Иуйа совсем устал, ноги его подкашивались от слабости. Он так бы и плюхнулся задом на пыльную дорогу, но проворный заботливый слуга подставил господину раздвижной стульчик. Жрец был щуплым мужчиной средних лет, с круглой морщинистой физиономией. Поражали его светло-серые глаза, необычные для египтян. Видно, в его роду были кочующие из оазиса в оазис западной пустыни ливийцы, среди них нередко можно было встретить светлокожих и светлоглазых. На мир его светлые глаза глядели с каким-то детским наивным удивлением, никак не соответствующим возрасту и высокому общественному положению их владельца.

— Да, — вздохнул жрец, — проклятая жарища. У меня перед глазами красные круги уже плавают, а стада даже и не видно. Эй, красотка, поди-ка сюда, — обратился Иуйа к проходившей мимо молоденькой поселянке ^[6], которая легко несла на голове большую корзину, полную колосьев.

Девушка была в одном коротеньком передничке. Её острые груди упруго подрагивали в такт шагам. Несмотря на круги перед глазами, пожилой жрец с удовольствием смотрел на словно выточенную из красного дерева, изящную фигурку.

— Ты не видела, куда мои пастухи погнали храмовое стадо? А то я тут уже испёкся живьём, как щука, насаженная на вертел, а ни одной коровы и близко нет. Сетх забери всех этих лоботрясов-работничков!

— Да вон туда, за холм, на дальнее поле погнали пастухи ваше стадо. Там ещё в прошлом году шакалы осла старосты задрали, — ответила громко, по-деревенски растягивая слова чуть нараспев, поселянка.

— О боже, — выдохнул Иуйа, — они с ума сошли, что ли?

— Да нет, — звонко рассмеялась красотка, ударив себя по крутому голому бедру, на которое сел овод, — с ума они ещё не сошли, но языки их заплетались сильно, когда мимо нас проходили, да и ноги тоже. Видать, пива нализались изрядно, и это в такую-то жарищу. Все меня с собой звали, но я не такая. — И, не став объяснять, какая она на самом деле, девица весело оглядела могучую фигуру Джабу и бодро засеменила крепкими, дочерна загорелыми ногами по дороге.

Нужно было спешить, тем более на них уже косо поглядывали селяне. Господин Иуйа, конечно, уважаемый человек, да и старый уже, однако всем отлично известно, что в девицах, созревших, но ещё незамужних, есть что-то такое, что может сбить с пути истинного даже пожилого жреца, не говоря уж о молодом нубийце, на которого поглядывала плотоядно вся женская половина населения городка и окрестных деревень. Да и Джабу, как знала вся округа, не отличался особой целомудренностью. Вот и сейчас он присвистнул с видом знатока, глядя на проворный девичий зад, так волнующе виляющий на ходу, на него свешивались только два красных шнурочка передника, игриво завязанных бантиком. Да и тот красотка надела только после настойчивых просьб и увещеваний родителей.

— В поле и так никого нет, чего напяливать эту тряпку, ведь голышом же работать сподручнее! — ворчала деревенская красавица, хорошо зная, что рядом с местом, где она только начинала трудиться, словно из-под земли тут же возникали и молодые, и пожилые представители мужского населения деревни или расположенного рядышком городка. У них почему-то постоянно убегали козы или свиньи, как только они видели, как, соблазнительно покачиваясь, словно стройная пальма на жарком африканском ветру, идёт на работу вместе с родителями известная всей округе красотой и весёлым нравом девушка. Но жреца Иуйа, конечно же, в этом легкомыслии никто не подозревал.

— О, Мин, великий мой бог, — причитал тщедушный представитель храма, тяжело отдуваясь и смешно складывая в розовый пятачок губы, — за что я обязан терпеть эту муку вот уже столько лет подряд? Ну почему именно я должен надзирать за этим проклятым стадом? Что, я какой-то простолюдин, чтобы таскаться по полям и искать этих полупьяных пастухов? Напились, наверное, пива под завязку и загнали сдуру бедных наших коровок в такую глушь, где ни травинки не найти. А ведь шакалы проклятые вокруг рыскают да скалят зубы, облизываясь на славных храмовых бурёнок! Ну зачем на меня свалили такую обузу, это в мои-то годы?

— За это вам почёт и уважение, хозяин. Вы ведь не просто обычный жрец в старой дырявой повязке, едва прикрывающей его тощую задницу. Вам ведь не надо каждое утро драть на голодный желудок пересохшую глотку на молитве и быть довольным чёрствой лепёшкой в обед. Вы начальник храмового стада, который по утрам и вечерам густое молочко пьёт, да и своим близким даёт сливками и маслицем полакомиться, — довольно облизнулся Джабу, вспоминая приятные моменты своей жизни, связанные с высоким положением своего благодетеля.

Он произнёс эти слова громко и глухо, словно его голос раздавался откуда-то из огромного глиняного сосуда. В его плоском носу задорно блеснуло на солнце медное кольцо, продетое сбоку в правую широкую ноздрю. Нубиец поставил корзину и стал обмахивать веером худое морщинистое лицо своего господина.

Жрец посидел молча, переводя дух, затем поправил ветхий паричок на голове, встал и, тяжело вздохнув, направился по дороге к холму, за которым предполагал найти своих нерадивых подчинённых и злополучное стадо. Джабу, проворно взяв в руки стульчик и корзину, направился за ним. Со стороны смешно было наблюдать, как огромный негр почтительно семенит, с трудом укорачивая свой широкий шаг, за маленьким жрецом. Но поселяне давно уже привыкли к этому зрелищу. Сколько они себя помнили, жрец Иуйа во второй половине дня постоянно искал своё стадо, беспокоясь, как бы шакалы или забредшие из пустынных саванн голодные львы не задрали бы его круглобоких храмовых бурёнок.