Загадочная Коко Шанель - Марсель Эдрих Страница 2

Единственной из модельеров Шанель удалось создать не моду, а свой неповторимый стиль. Ее ни с кем нельзя спутать. В этом стиле нет никаких культурных влияний, исторических реминисценций. Ей все открывали жизнь и собственный опыт. Она любила повторять, что в поисках новых идей рылась в гардеробах своих любовников. С Дягилевским балетом и Великим князем Димитрием на какое-то время в ее модели пришли русские мотивы. С Кейпелом и герцогом Вестминстерским — английские. Черный цвет, введенный ею в моду в 1925 году, — наследие ее далеких крестьянских предков. Знаменитые в 30-е годы усыпанные блестками платья родились, преображенные и облагороженные, из воспоминаний о туалетах фигуранток из кафе-концерта «Альказар», в котором она подвизалась в юности.

В профессии ее путеводной нитью стал здравый смысл. Сама Шанель считала, что победу ей принесли очень простые вещи. Она поняла: одежда имеет свою логику, отвечающую потребностям времени, и с этим надо считаться. Разрушая устоявшиеся каноны и традиции существующей моды, она создала стиль, в котором мельчайший парадокс был связан с очевидной функциональностью, в котором роскошь отделки уступила главенство линии, изящество покроя облагородило недорогие материалы, сделав элегантность и изысканность костюма доступными большинству женщин.

Шанель никогда не рисовала свои модели, она творила их с помощью ножниц и булавок прямо на манекенщицах. Этой кудеснице «достаточно было пары ножниц и нескольких точных движений рук, чтобы из груды бесформенной материи возникла сама роскошь», — писали о ней.

Роскошь! Шанель постоянно твердила о своем пристрастии к ней. Роскошь может быть кричащей и безвкусной. Роскошь «по Шанель» — это простота и чувство меры, изящество, совершенство линий и форм.

Она создавала свои модели не как музейные экспонаты и не для того, чтобы известные актрисы или дамы из высшего света «одалживали» их для балов или гала-представлений (бесплатная реклама, выгодная обеим сторонам), а для того, чтобы в них жили.

Во все, что делала Шанель, она вносила новые мотивы. Ее прославленные духи «№ 5» стали вехой в истории парфюмерии. Отказавшись от традиционных, легко узнаваемых цветочных запахов — гардении, гелиотропа, жасмина или розы, — она создала состав, в который входило 80 ингредиентов. Он нес в себе свежесть целого сада, но в нем нельзя разгадать запаха ни одного цветка. В этой неуловимости, «абстрактности» особая, чарующая прелесть ее духов. Новостью стали и ее флаконы. Графическая четкость, геометрическая простота их линий бросала вызов изощренным традиционным формам, столь любимым другими парфюмерами. Завораживающая Шанель магия цифр породила и необычные названия ее духов: «№ 5», «№ 19», «Рю Камбон № 31».

Она первая, создавая украшения, смешала драгоценные камни с фальшивыми, изобрела новые, своеобразные формы, сделала их мобильными, способными к трансформации.

Ее идеи декорировки интерьера — будь то вилла на Юге Франции или салон на рю Камбон — стали своего рода школой. У нее учились, ее копировали.

Она была подлинным новатором, эта Великая Мадемуазель.

От своих далеких предков, крестьян-горцев из неприступной области на Юге Франции, родине мистраля, куда никогда не ступала нога завоевателя, Шанель унаследовала непреклонность, стойкость перед трудностями и неудачами, дар веры в непредсказуемое завтра. Гений коммерции, подозрительность крестьянки. А главное — жажду создавать, то есть выжить и пережить себя. От них же пришла к ней и страсть к прочности, умение сделать что-то из ничего и гордость творца, стремящегося к совершенству.

От них унаследовала она черноту волос и глаз, горделивость осанки и легкость походки, ставшей легендарной.

Жизнь и характер Шанель изобилуют парадоксами.

Создательница уникального стиля, она никогда не жаловалась на плагиат. Напротив, испытывала удовольствие, когда ее копировали.

Среди ее постоянных клиенток были миллиардерши Америки, Азии и Востока. А своей главной победой она считала то, что ее стиль был воспринят улицей, простыми людьми.

Она создала колоссальное состояние, но никогда не восхваляла богатство и деньги. Она ценила их только потому, что они принесли ей независимость, дали возможность помогать тем, чей творческий гений восхищал ее. Ими измеряла она и путь, который прошла сиротка из приюта, ставшая императрицей Моды. Деньги давали ей уверенность в завтрашнем дне.

Шанель никогда не была близка с теми, кто, казалось, должны были стать людьми ее круга: промышленниками, финансистами, деловыми воротилами. Зато у нее было много друзей среди больших художников, поэтов, артистов, музыкантов. На протяжении десятилетий ее окружала художественная элита Парижа: Серты, Дягилев, Стравинский, Пикассо, Дали, Кокто, Макс Жакоб, Кристиан Берар, Жан Ренуар, Дюллен, Жуве, Жорж Орик, Лифарь и многие другие. Она не только дружила, но и работала с некоторыми из них: с Дюлленом, Кокто, Дягилевым, Стравинским, Пикассо, Лифарем, Баланчиным. От всех этих людей она многое взяла, многому научилась. Но поразительно: ценя больших художников, восхищаясь ими, она восставала, когда ее называли художником, а то, что она делала, — искусством. Она считала свою профессию ремеслом в самом высоком смысле слова и гордилась этим.

Она была расчетлива и щедра. Сколько раз и с каким тактом помогала Шанель Дягилеву, Стравинскому, Реверди, Кокто, Максу Жакобу, помогла Лукино Висконти, с которым ее связывала многолетняя дружба, начать его кинематографическую карьеру, о чем он сам рассказал, когда Шанель уже не было в живых, назвав ее «женщиной поистине фантастической».

Она делала много добра, но не хотела, чтобы об этом знали. Что это: скромность, гордыня? Или она попросту боялась, что ею станут злоупотреблять? В последние годы это стало ее навязчивой идеей. Она была умна. «Такого ума еще никогда не знала Мода», — писали о ней. И беспощадно трезва к себе и к другим. С ней было нелегко, с этой Великой Мадемуазель. И в то же время что-то неодолимо притягивало к ней и, несмотря ни на что, заставляло хранить ей верность. Как это было с такими разными людьми, как, скажем, крупнейший промышленник Пьер Вертхеймер и ее дворецкий Жозеф Леклерк. Или с владельцем отеля «Риц», который отказывался рассказывать о ее приступах сомнамбулизма, боясь повредить памяти женщины, безмерно восхищавшей его.

Кокто утверждал, что Шанель «с ее приступами гнева, колкостью, с ее сказочными украшениями, ее творениями, прихотями, крайностями, юмором, щедростью — неповторимая, притягательная, отталкивающая — одним словом, человечная» ^[6]…

Через несколько дней после ее кончины известная писательница и политический деятель Франсуаз Франсуаза Жиру написала в журнале «Экспресс»: «До конца яростная и прямая, стояла она, как капитан на мостике тонущего корабля».

Но корабль не пошел ко дну. До сих пор, спустя 35 лет после смерти Шанель, стиль, созданный ею, остается незыблемым. Имя ее продолжает быть символом элегантности и хорошего вкуса. Ее духи сохраняют магическую привлекательность для женщин в разных концах света. Их рекламируют известные французские актрисы. О ней пишут книги, ставят фильмы и спектакли, делают телевизионные передачи. На белых маркизах черными буквами продолжает светиться имя «Шанель». Для парижан, да и не для одних лишь парижан, рю Камбон и отель «Риц» неразрывно связаны с памятью о Великой Мадемуазель. Она вошла в историю не только как великий модельер, дважды совершивший революцию в мировой моде. Андре Мальро ^[7] утверждал, что «Шанель, де Голль и Пикассо самые великие личности Франции ХХ века».