Неизвестный Кожедуб - Иван Кожедуб Страница 2

Братья и сестра гораздо старше меня, и у нас не было той близости, которая обычно бывает у погодков.

Сестра Мотя всегда в хлопотах по дому: то стирает, то возится в огороде, то вышивает. Ее не отдали в школу. Она научилась читать сама. На том ее образование и кончилось.

Когда я родился, ей было уже десять лет, и у нее появилась новая забота — нянчить меня. Характер у нее ровный, спокойный, взросла она была не по летам, и все же ей хотелось иной раз пошалить и порезвиться.

Мать бывало рассердится за что-нибудь на Мо-тю и непременно припомнит, как она оставила меня раз у погреба во дворе, а сама убежала к подруге. Я заполз на погреб и скатился по лестнице. Погреб был глубокий. Мать услышала мой крик, решила, что я расшибся насмерть, и упала без сознания. Соседка вытащила меня: я был цел и невредим. Мать долго не могла оправиться от испуга, и моя сестренка пролила тогда немало слез.

Иногда по вечерам у нас собираются подруги Моти. В хате шумно, весело. Девушки усаживаются вокруг стола с вышиваньем и весь вечер поют. У окон — гурьба парубков. Они стучат в стекла, но дивчата не пускают их в хату и еще громче, еще задорнее запевают песню.

Наши сельчанки — замечательные рукодельницы. Перед свадьбами в хатах вывешиваются рушники, раскладываются скатерти, занавески, вышитые сорочки, прошвы — выставляется напоказ приданое невесты. Собираются родственники, соседи, рассматривают вышивки. Этот обычай ведется испокон веков. Я люблю ходить с Мотей к ее подругам-невестам. Влезаю на лавку и из-за спин высоких мужчин и любопытных тетушек рассматриваю замысловатые, яркие узоры, запоминаю их, чтобы потом нарисовать.

2. Не хочу бояться

В детстве мне очень хотелось быть смелым, но не всегда удавалось сразу перебороть робость.

Была у нас бодливая, или, как у нас говорили, «колючая», корова. Особенно она не любила маленьких. Как увидит меня — голову наклонит, наставит рога и прямо в живот целится. Я от нее удирать в надежное место — на забор. Она постоит около, головой помотает для острастки и уходит не спеша.

Раз я не заметил, как она ко мне подошла. Оглянулся — стоит рядом, глаза вытаращила и рога наставила. Я закричал. Хотел на перекладину ворот вскочить, но не успел. Корова вот-вот прижмет меня к забору! Осмотрелся — у забора стоят жерди. Схватил жердь, изо всех сил ударил корову по боку — куда слезы и страх делись! — и как крикну:

— Ух, я тоби дам сейчас!

Корова шарахнулась и ушла.

С той поры я перестал бояться коровы. И всегда «нападал» первый.

Однажды в страду возле нас вспыхнул пожар.

Пока сбежались сельчане, пламя охватило два дома. Его скоро затушили. Но я был так напуган криком, суетой и огнем, что само слово «пожар» долго наводило на меня безотчетный ужас. Через несколько лет начался пожар на соседней улице. Забили в набат. Я испугался, задрожал, но в это время отец крикнул:

— Ивась! Бери маленькое ведро, будешь воду таскать!

Я схватил ведёрце и побежал за отцом, забыв о своем ребячьем страхе.

Когда мне было лет шесть, я решил научиться плавать. Другие ребята, постарше, плавают — дай, думаю, и я попробую. Вошел в деревенское Головочево озеро и не успел шагу ступить, как с головой ухнул в ямину. Очнулся уже на берегу — сосед спас. За эту удаль меня дома наказали как следует.

Обидно было слушать, как приятели трунили:

— Что, Лобан, поплавал?

Как водится у ребят, у меня было такое прозвище.

В то же лето я все-таки научился плавать.

Вечерами, когда сельчане приезжают с поля, деревня наполняется шумом и конским ржаньем. Ребята повзрослее водят лошадей в ночное. Я с завистью смотрю, как они с гиканьем вскакивают на коней, засунув за пазуху краюху хлеба, и мчатся в луга.

Наша старая кобыла Машка с норовом. Я обхаживаю ее со всех сторон, стараюсь на нее взобраться. Но куда там! Она лягается, храпит, и я отступаю. Но наконец добился своего: подманил Машку куском хлеба, вцепился ей в гриву, подтянулся, вскарабкался на шею. Она рванулась, и я чуть было не упал. Подбежал старший брат и снял меня. Машка после этого стала относиться ко мне недоверчиво.

Прошло несколько дней, и как-то вечером отец подозвал меня и сказал:

— Сегодня поведешь Машку в ночное.

Он вывел кобылу, и я кое-как влез на нее. Поехал. Со мной отправился соседний хлопец Яша; он постарше меня, «опытный» конюх.

Приезжаем в луга — уже совсем стемнело. Лошадей отпускаем пастись, а сами подходим к куреню.

Куренем называется место ночлега конюхов в лугах. Всю ночь там горит костер: кто греется, кто варит уху, сало жарит, картошку печет, а кто сказки рассказывает.

Ребята играют в очко на спички, а старики уже спят. Вкусно пахнет ухой. С лугов тянет свежестью, в болотах квакают лягушки. Лошади с хрустом жуют сочную траву. Кричит ночная птица.

Тени у костра кажутся какими-то чудовищами.

Я.знаю, что мне предстоит испытание. Обычай таков: новичок в ночном получает «крещение», чтобы не боялся волков и темноты.

Ребята, завидев нас, повскакали; проснулись и старики. Меня обводят несколько раз вокруг костра — это закон ночного. Потом дают котелок и посылают к речке по воду да велят дорогой коней посмотреть.

Идти в темноте по незнакомым местам страшно. Но не пойти — значит осрамиться, прослыть трусом.

Вспомнились сказки про ведьм и русалок. Но и виду нельзя подать, что боишься. Как хочешь, а страх преодолевай.

Отхожу степенно, а потом не выдерживаю и несусь что есть духу. Добегаю до речки, глаза уже к темноте привыкли. Осматриваюсь, прислушиваюсь — никого. Тишина. И совсем не страшно. Набрал воды и иду к костру медленно, чтобы воду не расплескать, оглядываю по пути лошадей.

Старший куреня берет у меня котелок:

— Молодец, полный донес! Значит, не боялся. Лошадей смотрел?.. В ночном держи ухо востро да над товарищем не смейся, ибо над собой заплачешь! Ну, отдыхай!..

Я вошел в жизнь куреня. ^

Усаживаюсь у костра и тоже пеку картошку. Иногда кто-нибудь встает и идет посмотреть лошадей;

иные спят, закутавшись в кожухи, а несколько человек слушают сказки, были и небылицы. Я поел, дремота меня одолевает, и под чей-то рассказ засыпаю.

…Каждый вечер вожу Машку в табун. И достается же мне от нее! Кое-как приведешь ее в ночное, а домой ничем не заманишь. В село возвращаться приходится до зари — отец в поле выезжает рано.

Сам хлеб не ем, чтобы на него кобылу подманить. А она подойдет, ломоть схватит, повернется и норовит лягнуть — никак не подступишься!

Вот раз еду потихоньку с ночного. Пускать Машку во всю прыть побаиваюсь — сбросит. Въехал уже в деревню. Вдруг из подворотни выбежала собака и с лаем бросилась под ноги Машке. Кобыла вскинула ногами и понеслась. Я испугался, уцепился за гриву и кричу: «Тпру!.. Тпру!..» Куда там! И не думает моя Машка слушаться, вихрем летит по деревне. Еле ее остановил.