Григорий Распутин. Жизнь старца и гибель империи - Андрей Гусаров Страница 2

Здесь вспоминаются петербургские великосветские салоны и кружки. Эти неформальные собрания объединяли не только политических деятелей империи, но и промышленников, финансистов, а также думающую часть русского общества – писателей, журналистов и философов. Впрочем, вхожи сюда были многие. Некоторое число священников разного ранга активно участвовали в политической жизни страны, и, соответственно, примыкали к тому или иному неофициальному центру власти.

Назовём несколько конкретных имён.

В какой-то промежуток времени особенно влиятельным стал салон, организованный сенатором А.А. Римским-Корсаковым. С усилением группы сановников, продвигавших Б.В. Штюрмера, кружок А.А. Римского-Корсакова перестал существовать, объединившись со штюрмеровским. Его состав впечатлял: А.А. Макаров ^[1], Н.Б. Щербатов ^[2], Н.Е. Марков ^[3], А.П. Струков ^[4], князь В.М. Волконский ^[5], Д.Н. Чихачев ^[6] и другие.

У тибетского лекаря П.А. Бадмаева собиралась любопытная публика, обсуждавшая многие вопросы внутренней и внешней (по настоянию Бадмаева) политики. Здесь бывали А.Д. Протопопов, С.П. Белецкий ^[7], генералы П.Г. Курлов, А.П. Балк.

Уместно вспомнить слова эсера М.В. Вишняка: «…Ни одна форма правления не даёт стольких оснований для пристального внимания к личности правителей, как абсолютизм, ибо самодержец не символ строя, а самый строй. От него исходят и в нём сосредоточиваются формально и фактически все начала и концы государства. Его личностью определяется социальный уклад, быт, иногда самый образ мыслей в стране» ^[8]. Как это знакомо!

К дворцовой камарилье, «тайным центрам власти», влиявшим на политику, относились и группы князя В.П. Мещерского, салоны графини С.С. Игнатьевой, группа графа А.А. Бобринского, А.М. Безобразова и, конечно, кружок Григория Ефимовича Распутина. Уже в эмиграции свидетель всех политических событий начала XX столетия Н.Е. Врангель писал: «Государством правила его жена [супруга императора Николая II. – Прим. А. Г.], а ею правил Распутин. Распутин внушал, царица приказывала, царь слушался». Причём мнение Врангеля в те времена разделяли многие – слишком явным было влияние Распутина, но, тем не менее, не всеобъемлющим, как многие советские историки пытались представить.

Другой русский мемуарист, Иосиф Иосифович Колышко, в эмиграции вспоминая начало XX столетия, весьма точно охарактеризовал состояние дел: «Политический маразм охватил страну. <…> А на фоне этого маразма извивалась цветистая фигура кудесника-плясуна Распутина» ^[9].

В общих чертах столичное общество (где-то с 1912 года) придерживалось оценки жизни и деятельности Распутина, выраженной Врангелем и Колышко, и считало его участником многих нелицеприятных событий, связанных с престолом, Синодом и правительством. Газетные статьи и слухи активно формировали образ старца, а сам «кудесник» помогал этому своими «плясками».

При оценке значения Распутина в русской истории обязательно надо принимать во внимание личности императрицы Александры Фёдоровны и императора Николая II. Их психологическое состояние, семейные проблемы не только позволили оказаться Распутину рядом с русским престолом, но и «питали» жизненные силы «старца», поддерживали, продвигали и защищали его мифологическую «святость». Это важнейшая тема, и мы на ней подробно остановимся.

Противники Распутина готовы обвинить его во всех смертных грехах, а сложную и драматическую историю гибели империи свести к проискам крестьянина из сибирской глухомани. Но жизнь всегда многообразнее самых изощрённых теорий.

Известный русский политик того времени, член Государственной думы Василий Васильевич Шульгин писал в своих мемуарах: «А кроме того, есть нечто, перед чем бессильно опускаются руки… Кто хочет себя погубить, тот погубит.

Есть страшный червь, который точит, словно шашель, ствол России. Уже всю сердцевину изъел, быть может, уже и нет ствола, а только одна трёхсотлетняя кора ещё держится… И тут нет лекарства… Здесь нельзя бороться… Это то, что убивает… Имя этому смертельному: Распутин!!!» ^[10].

Возможно, основная сложность в работе с биографией «старца» связана с оценкой тех или иных событий жизни, но более всего с интерпретацией подспудных исторических процессов, породивших Распутина как религиозного и политического деятеля, способствовавших его человеческой деградации, совпавшей, словно в насмешку, с гибелью старого мира.

В рассказе о жизни Григория Ефимовича всегда есть опасность соскользнуть не только к устоявшимся мифам о нём, но и в тёмный омут фантазий на тему магии Распутина и паранормальных явлений вокруг его деятельности.

Действительно, обычный сибирский крестьянин, каких на Руси полным-полно, хлыст (это пока не опровергнуто), каким-то невероятным, чудесным образом взлетел на самый верх русского общества. Тут вспоминается модный публицист и писатель начала XX века Василий Васильевич Розанов, высказывавшийся о том, что лежит за гранью логики: «…мистическое не столько есть в природе, сколько заключается в человеке: можно мистически смотреть на все вещи, все явления, но можно – и натурально. Камень упал на человека, и он умер: доселе – натурализм; но почему он упал на этого человека – это уже мистика» ^[11].

Может быть, мы хотим видеть тайну в том, что таковым не является. Распутин становится загадочной фигурой лишь в нашем воображении, не способном принять факты его биографии и тем более объяснить их разумно. А это стоит делать всякий раз, когда за событием маячит неясный свет мистики, пронизывавший всё петербургское общество в последние годы существования империи. Многие отмечают, что модой «на необычное» в начале XX века Санкт-Петербург заболел, как чумой. А в такой атмосфере обязательно появляются свои «пророки».

Ещё в 1894 году начальник библиотеки Святейшего Синода коллежский советник, историк и публицист Аполлинарий Николаевич Львов записал в дневнике новость о том, что в Санкт-Петербурге объявился некий Антоний, пришедший в столицу пешком (и босиком!) в лохмотьях и веригах. Автор дневника подметил важную особенность: «Народ валит к нему тысячами и несёт, конечно, всевозможные приношения – и большие, и малые. Такие явления повторяются ныне всё чаще и чаще и составляют просто знамение времени. Относительно таких безобразных проявлений всяких ханжей и проходимцев и писания об них не принимается никаких ни полицейских, ни цензурных мер. Можно ожидать, что скоро их будут возводить в звание „синодальных странников“, как есть теперь синодальные миссионеры. Удивительное, право, время!» ^[12]. А какое удивительное время ожидало всех впереди! Но Аполлинарий Николаевич не застал его, так как умер в 1901 году.