Генерал Ермолов - Татьяна Беспалова Страница 2

Но чем беспокойнее и злее становились чеченцы, тем скорее должно было наступить возмездие, тем больше было поводов Ермолову перейти от угроз к решительному действию, и с ранней весны 1817 года на Тереке начал сосредоточиваться сильный отряд. К двум батальонам шестнадцатого полка, стоявшим здесь зимою, прибыл из Крыма восьмой егерский полк, пришёл из Кубы ^[2] батальон Троицкого полка и был передвинут из Грузии батальон кабардинцев. В станице Червленной в то же время сосредоточено шестнадцать орудий и до тысячи донских и линейных казаков. Вскоре на линию прибыл и сам Ермолов, чтобы лично руководить военными действиями. Он выехал из Тифлиса в апреле, когда дорога через горы ещё была завалена глубокими снегами, и большую часть пути делал пешком. Объехав затем весь правый фланг Кавказской линии и Кабарду, он прибыл наконец в станицы Терского казачьего войска и восемнадцатого мая остановился г Червленной, откуда должно было начаться движение за Терек, в земли чеченцев. В мае 1817 года части регулярной русской армии под командованием губернатора Кавказа, генерала Алексея Петровича Ермолова перешли Терек.

* * *

— Вот в чём змызл обозной жисти, знаешь ли, паря? — спросил старый казак Захарий-Слива Громов у Фёдора.

Фёдор искоса посмотрел в его багровое лицо. Всё как обычно: нос сливой, обвислые седые усищи, пожелтевшие от табака. Папаха надвинута на самые брови.

— Ну в чём? — нехотя переспросил Фёдор.

— В движении, паря! В том, чтоб достичь и постичь! — старый казак ткнул в небеса кривым пальцем. — Вот ты, паря, всю жисть в бою да в разведке, в разведке да в бою. А теперь и твоя жисть переменица. Как выстроит батюшка Лексей Петрович крепость, так поставит в бастиёнах её пушки, так и достигнем мы мира. Сделаемся замлепашцы. А как загонит батюшка Лексей Петрович чечена в хладные горы, в дремучи дебри, как зачнут чечены от голодухи там сохнуть, так стануть пожиром жрать друг дружку, так и постигнут разом силищу нашу.

— Так крепость-то ещё построить надо!

— И тут ты прав, паря! Ой надо, ой надо. Крепости они сами по себе не строяца. Придётся попотеть нам с тобой, паря. Ой, попотеть!

Третий день они тащились к Сунже. Обоз и пушки, бабы и детишки. То грязюка непролазная, то каменюки да пыль. И только лес, дремучие дебри кругом. Время от времени Фёдор сбегал в дозор. И ноги коню размять и самому проветриться. Когда же настанет конец этому пути? Эх, зачем не пошёл вперёд с авангардом, зачем не послушал Ваньку?!

На ночь вставали лагерем, выставляли посты, отправляли во все стороны разведку. Разведчики неизменно доносили одно и тож: всякий блудливый и преступный люд сбивается в шайки и крутится вокруг обоза. Да Фёдор и сам их видел. Только вчера последний раз сдуру чуть не налетел на шайку лезгин. Одного треснул шашкой по башке, уже в вечеру в лагерь приволок. Лезгин ни жив ни мёртв, но злобен, тварь. Однако рассказал, что в Черкесии снова чума, и потому они, лезгины, туда ни ногой. А здесь — грабь на здоровье! Вольному воля!

Порой эта сволочь так близко к обозу подходит, что слышно, как перекликаются шакалы. Но нападать боятся. Ярмул войско ведёт. Случись чего — нещадно покарает.

Сам Алексей Петрович виден войскам каждый день. На марше вместе со всеми пыль глотает или в грязюке вязнет — это уж как придётся. И генерал Вельяминов вместе с ним. Наверное, уж порешили, где крепость поставят. Для вольного казачества и солдатиков служивых станет дела: лес вали, пни корчуй да рвы рой.

В один из дней проходили через городишко. Село не село, аул не аул — басурманское племя кто разберёт? Застали на улице двух женщин, не русских, но красивых. Иудейской веры. И ничего, не тронули. Так отпустили, с миром. В одном из домишек обнаружился священник католической конфессии, отец-иезуит. О находке незамедлительно донесли Алексею Петровичу. Генерал в нелицеприятных выражениях велел святого отца сопроводить за Терек, до самого Моздока. Вот и всё веселье обозной жизни. Скучно Федьке Туроверову обоз охранять. Ой, скучно!

* * *

Так и шнырял гребенской казак взад и вперёд вдоль растянувшейся на пару вёрст вереницы повозок, конных и пеших отрядов, пока не привлёк его внимание чудной дядька. Впрочем, не очень-то и чудной, а просто любопытный.

— Так ты, значит, Георгиевкий кавалер? — спросил дядька для начала разговора.

— Так точно, — коротко рапортовал Фёдор.

— Да-а-а-а-а, — протянул дядька, закуривая короткую трубочку. — Вы, как я думаю, все тут герои-пограничники. Экий ты бравый молодец! А конь-то у тебя, видать, из самого Карабаха. На таком и князю не стыдно в бой идти. Так ли?

— Так точно, — подтвердил Фёдор.

— Экий ты немногословный, сынок. Сам — бравый воин на знатном жеребце гарцуешь. При шашке, при ружже, при ордене, а слова из тебя не вытянешь. Не офицер ли? На первый взгляд вас, казаков, не разберёшь... Коли пики нет — значит, офицер.

— Не-а... — улыбнулся Фёдор.

— Оно и видно. Шашка-то у тебя простая, не офицерская... Экая ж у тебя красивая коробка! С царским гербом!

Фёдор вздохнул. Лядунницу ^[3] он получил в наследство от Пашки Темлякова, убиенного казака Хопёрского полка. Эх, как попали они тогда в засаду в чащобах чеченского леса. Ввязались сдуру в бой, заманил их нехристь к лесному завалу: спереди толстые брёвна навалены так, что коню не перепрыгнуть. Сзади — ураганный огонь. Фёдор уж не чаял выжить, но всё ж сумел прорваться, повезло. Пашаткин конь надёжным оказался, вынес всадника из боя, но злая пуля чечена нагнала его. Похоронили. Пашаткин штуцер тогда Ванюша забрал себе на память, а лядунница с гербом Фёдору досталась.

— Да ты сам-то кто таков? — отвечал Фёдор рассеянно.

Казак держал оружие наготове. Короткий, шестилинейный штуцер был заряжен и лежал поперёк седла. Щегольское нагалище ^[4] из барсучьего меха, выделанное шерстью наружу, казак прибрал в торока. Его Соколик осторожно ступал по каменистой дороге рядом с повозкой, которой правил любопытный дядька. Они ехали в середине колонны русских войск. Пара ухоженных волов, потряхивая рогатыми головами, тянула повозку. Громыхал нехитрый домашний скарб. Ветви деревьев отбрасывали колеблющиеся тени на широкие спины волов.

Казак всматривался в заросли терновника по сторонам дороги. Войско медленно двигалось между скалистых холмов, поросших густыми рощами орешника и ольхи.

Места эти густо заселяла непуганая дичь. Пыль и грохот войскового обоза не смущали лесных обитателей. В высокой траве вдоль дороги мельтешили фазаны. Опытный глаз Фёдора замечал в ежевичных дебрях рыжий бок косули, а ночами волчий вой смущал покой усталых воинов.