На изломе - Андрей Мигулин Страница 2

Внутри санчасти царила рабочая суета и пахло лекарствами. Сновали туда-сюда врачи, медсёстры, занимаясь своими делами. Тут же находились несколько солдат в больничной униформе из числа выздоравливающих – кто с тряпкой, кто с веником, кто на приём к врачу, а один из числа старослужащих помогал старшей медсестре выдавать лекарство больным. Он нёс торжественно за ней плоский ящичек с таблетками и микстурой, которые были разложены и разлиты в мензурки с написанными на них фамилиями.

Старшая медсестра, старший прапорщик медицинской службы Кротова Алевтина Павловна, была женщиной крупной, и за глаза в бригаде её называли мадам Грицацуева, по аналогии с героиней Ильфа и Петрова. Она всегда сама раздавала лекарства, строго следя за тем, чтобы солдаты принимали, а не выбрасывали их в мусор. Алевтина Павловна в юности была стройной и симпатичной девушкой, увлекалась парашютным спортом, на её счету более семисот прыжков, имела разряд по боевому самбо. У неё был любимый, лейтенант Женя, который служил в этой же части. Дело шло к свадьбе. Но тут началась война в Афганистане, и её Женя был направлен в ДРА. Алевтина Павловна последовала за ним. Эта война перевернула её жизнь с ног на голову. После перенесённого гепатита пошли осложнения, начались проблемы со здоровьем. Она стала стремительно набирать вес, и о самбо с парашютами пришлось забыть. В довершение всего её любимый, лейтенант Женя, погиб при выполнении боевого задания. Она очень тяжело пережила гибель своего Жени, так и не выйдя замуж, оставшись на всю жизнь «соломенной вдовой».

В общей сложности прослужив в спецназе уже более двадцати лет, Алевтина Павловна знала про службу спецназа столько, что могла заткнуть за пояс любого «спеца» [1]. Она могла не только диагноз медицинский поставить не хуже любого доктора, но и при случае крепко съездить по роже зарвавшемуся хаму. Всю свою нерастраченную любовь она отдавала молодым девчатам, что служили в медсанчасти. Поэтому все медсестры бригады находились под её материнской опекой, и не приведи господь кому-то обидеть незаслуженно «ёе девочку», в Алевтине Павловне просыпалась тигрица, которая защищает своего ребёнка. Все помнят случай, когда она, находясь в командировке, уложила одним ударом стодевяностосантиметрового бугая – офицера из пехоты, после того как тот, будучи пьяным, сильно оскорбил одну из медсестер. Так что Алевтина Павловна была в бригаде в почёте и уважении у всего личного состава от солдата до командира.

А вот Андрея Минина она почему-то любила особенной, материнской любовью, как родного сына. И поэтому, когда он появился в коридоре санчасти, Алевтина Павловна сразу поспешила к нему, причитая на ходу.

– Да ты мой золотой мальчик, – сказала она, обнимая Андрея, – как же так получилось-то с тобой, ты же лучший у нас командир группы и не уберёгся.

– Мина, Алевтина Павловна, она же дура самая опасная, никогда не угадаешь, где рванёт, – ответил Андрей, осторожно обнимая её, боясь задеть рану, – солдат, главное, сберёг.

– Да, солнышко, ты прав, солдатики важнее, они же совсем ещё молоденькие и глупенькие. А как рана, – участливо продолжала она, глядя на него с нежностью, – зажила?

– Нет, Алевтина Павловна, не зажила. Собственно, поэтому и пришёл. Перевязку бы сделать. А то чувствую, кровит рана.

– А чего из госпиталя убежал так рано? Наверное, набедокурил опять?

– Нет. Просто надоело валяться. Из-за одной перевязки в день лежать нет смысла, а это и у нас можно делать. Да и по вам всем соскучился, – сказал Андрей и чмокнул её в щеку.

– Ой льстец. Врёшь, но всё равно приятно, – ответила зардевшаяся Алевтина Павловна, – ну иди, иди, Иваныч пускай посмотрит, он у нас в этом деле профессор.

– Это точно, Алевтина Павловна, Иваныч спец каких ещё поискать надо.

И, освободившись от объятий Алевтины Павловны, Андрей вошёл в кабинет, на двери которого висела табличка «Начальник медицинской части в/ч № … подполковник Ковальчук С.И.».

В небольшом, но уютном кабинете за столом сидел человек в белом халате и что-то быстро писал. Тёмный ёжик его волос уже тронула ранняя седина, кустистые брови были сведены к переносице, крупные черты лица были напряжены, губы сжались в тонкую полоску.

«Что-то Иваныч важное, наверно, пишет», – подумал Андрей, продолжая рассматривать его.

Широкий разворот плеч, мускулистые руки хирурга, сильные кисти, в которых была почти незаметна ручка, проворно бегающая по бумаге. Под белым халатом, одетым на голое тело, угадывался мощный торс. Чувствовалась уверенная сила во всем облике начмеда.

«Да, Иваныч мужик, – восторгался Андрей, – его рукопожатие вообще может кисть сплющить».

– Проходи, присаживайся, – сказал подполковник, не поднимая головы, – сейчас допишу, и займёмся тобой.

Андрей молча сел на стул. Начмед дописал предложение, поставил точку и, бросив ручку, поднял голову;

– О! Минин! Привет!!! – радостно воскликнул он. – Ты каким ветром? – и вставая со стула, протянул ему руку.

– Попутным, товарищ подполковник, – ответил Андрей, отвечая на рукопожатие.

– Слышал, зацепило тебя серьёзно.

– Да как серьёзно, терпимо. Только вот не заживает зараза уже почти месяц.

– А что из госпиталя ушёл? Лечился бы там.

– Да там, товарищ подполковник, только мазью Вишневского мажут и всё, а она мало помогает. И чистили, и уколы кололи, да всё как-то без толку. Вот я и подумал, лучше к Вам. Вы своими травами да мазями быстрей на ноги поставите.

– Ой ли! Так уж быстрее! – довольно произнёс начмед.

– Конечно быстрее. Про Ваши травы и мази во всём округе знают. Даже в госпитале сказали: «Езжай к своему Ковальчуку, он тебя сам вылечит».

– Так вот и сказали? Ну-ну, – проворчал польщённый начмед, – давай в перевязочную, посмотрим тебя.

Затем поднял трубку одного из трёх телефонов, стоящих на столе, произнёс, дождавшись ответа:

– Лукошкину в перевязочную.

Андрей прошёл в перевязочную. Зная строгие порядки начмеда, он разулся, оставив ботинки у порога, и только потом вошёл в комнату. В комнате для перевязок все сияло стерильной чистотой, стеклянные шкафы с медикаментами, операционный стол, биксы [2]с перевязочным материалом и даже пара находившихся здесь стульев, казалось, блистали аккуратностью. Расстегнув и сняв камуфлированный китель, он посмотрел себе на грудь. На тельняшке, немного ниже повязки, алело кровавое пятнышко.

«Вот блин горелый, всё-таки испачкал тельник, – раздосадованно подумал Минин, – а кровь почти не отстирается».

Тем временем за спиной открылась-закрылась дверь и девичий голос произнёс:

– Добрый день.

– Добрый, – буркнул, не оборачиваясь, раздосадованный Андрей, занятый изучением пятна.