Война роз. Троица - Конн Иггульден Страница 2

Эти и другие подобные мысли оставались, пожалуй, единственным, чем ему оставалось тешиться в докучливые часы безделья. Королю Карлу надо будет обязательно поведать о том, как его, французского посланника, игнорировали на протяжении целых трех дней, когда он был вынужден в скучливой задумчивости бродить по помпезным анфиладам Вестминстерского дворца, время от времени пиная каблук одной своей туфли носком другой. Приставленные к виконту слуги были, похоже, даже толком не умыты, хотя прибыли достаточно быстро. От одного из них просто-таки разило конским потом и мочой, будто он все свободное время отирался на королевских конюшнях.

Надо признать, что телесные нужды Гаско удовлетворялись более-менее сносно, порой в отличие от нужд посольских. Каждое утро начиналось с того, что слуги из собственной свиты облачали его в самые изысканные наряды и плащи, выбирая их среди изобилия набитых одеждой здоровенных сундуков, привезенных им из Франции. Пока виконт еще ни разу не был вынужден повторять сочетания цветов. Иногда ему случалось краем уха слышать в свой адрес нелестные словеса вроде «французский павлин», но на подобные шуточки английской челяди он и ухом не вел. Яркие цвета поднимали ему настроение и хоть как-то разнообразили вынужденный досуг. О подаваемой на стол еде виконту не хотелось и думать. В целом понятно, что англичане для этого наняли повара-француза; ясно и то, что сей мужлан питал к своим соотечественникам явную нелюбовь. Иначе чем можно объяснить ту преснятину, что изо дня в день подавалась к столу (при мысли об этом виконт непроизвольно передернул плечами).

Медленно, словно похоронная процессия, тянулись часы. Все свои официальные бумаги виконт уже давно прочел и перечел во всех деталях. В зыбком свете свечей он наконец приступил к изучению серовато-коричневой книги, испещренной его пометками и замечаниями. «Государь» Никколо Макиавелли – этот трактат с некоторых пор входил у виконта в число любимых. Церковь это сочинение, конечно же, порицала. В ее перечне запрещенных книг – пресловутом «Индексе» – значились чуть ли не все сколь-либо заметные и интересные книги. Виконт Гаско давно вменил себе за правило выбирать чтение исключительно из «Индекса», черпая в тех запретных плодах человеческой мысли силу духа и окрыляющее вдохновение, – таковы были идеи и мысли, изложенные в проклятых святошами томах. Изначальная обложка «Государя» была, разумеется, содрана и сожжена, а пепел осмотрительно разворошен, чтобы ни одна взыскующая рука не могла указать на то, чем эти угли некогда были. Нынешняя грубая, в пятнах вина и воска обертка из кожи – увы, печальная необходимость в век, когда человек, полыхая злобным восторгом, изобличает и доносит хозяевам на ближнего своего.

Это запретное занятие оказалось в конечном счете прервано вторжением – столь же неожиданным, сколь и долгожданным. За минувшие дни Гаско уже привык к раскатистым ударам колокола, отмеряющего здесь каждый час и полчаса – медно плывущий звук, вырывающий из сна и не менее пагубно действующий на пищеварение, чем вид задохликов-голубей, жалко лежащих на подаваемом к столу блюде. Притерпевшись к этому бою, виконт уже успел утратить чувство времени (знал лишь, что час весьма поздний), а потому слегка оторопел, когда в комнату без стука вдруг влетел «конюх» (так Гаско прозвал того пахнущего конюшней слугу) и с порога торопливо сообщил:

– Виконт Гаскор, вас вызывают!

Бог судья тем, кто коверкает твое гордое имя. Гаско не выдал раздражения: что взять с этого простофили. А Всевышний, как известно, взывает о милости к таким бедолагам, уча высшее сословие состраданию – так, во всяком случае, неустанно твердила мать виконта. Крамольную книгу он, вставая, предусмотрительно положил на стол. Буквально в шаге за этим малым стоял его эконом Альфонс. Гаско лишь выгнул бровь: знак достаточный, чтобы слуга в его отсутствие уберег книгу от посторонних глаз и рук. Альфонс отрывистым кивком поклонился – пантомима, повергшая «лошадника» в смятение.

Виконт Гаско надел перевязь с мечом, подставляя плечи под желтый плащ, которым его окутал Альфонс. Когда посол поглядел на кресло снова, книги там уже не было: исчезла. Воистину этот слуга образец рассудительности, и не только из-за отсутствия языка. Гаско кивнул в знак признательности и решительно пошагал вслед за «конюхом», направляясь через комнаты в прохладный внешний коридор.

Снаружи его дожидалась группа из пяти человек. Четверо, судя по королевским табардам поверх кольчуг, солдаты. А пятый в плаще, дублете и облегающих шоссах – все добротное, по шитью и выделке ничуть не хуже, чем у самого посланника.

– Виконт Мишель Гаско? – осведомился он.

Виконт, отметив безупречность произношения, с улыбкой ответствовал:

– Честь имею. К вашим услугам, э-э-э?..

– Ричард Невилл. Граф Солсбери и лорд-канцлер. Прошу извинить, что тревожу в столь поздний час, но нас, милорд, ожидают в королевских покоях.

Гаско легко пристроился сбоку от знатной персоны, игнорируя железное бряцание ступающих сзади солдат. За годы своей придворной службы он видал вещи и постранней, чем полуночные собрания.

– Так мы к королю? – с нарочитой непринужденностью спросил он, вместе с тем оглядывая графа вблизи.

Солсбери был немолод, сухо-породист; прямая выправка худой высокой фигуры выказывала исправное здоровье. Безусловно, выдавать сейчас осведомленность французского двора о плачевном состоянии короля Генриха по меньшей мере опрометчиво.

– К сожалению, его высочество король Генрих сейчас недомогает. Разумеется, временно: озноб и небольшой жар. Надеюсь, вы меня за это не осудите, но я предлагаю вам встречу с герцогом Йоркским.

– О, милорд Солсбери, сложно и передать, как мне прискорбно слышать от вас такое, – с елейной жалостью промолвил виконт.

Видно было, как глаза у англичанина чуть сузились, а подбородок поджался. Виконт едва сдержал улыбку. Оба прекрасно знали, что при английском дворе есть семейства, крепчайшими узами связанные с Францией, – кто кровным родством, кто титулом. А потому видимость, будто бы французский король не в курсе насчет каждого чиха немощного Генриха, – не более чем условность в игре, которую им необходимо соблюдать. Вот уже несколько месяцев английский король находится, по сути, в бесчувствии, уйдя в него так глубоко, что обратно к жизни его и не вызволить. Не зря же лорды назначили из своего числа «лорда-протектора королевства». Герцог Йоркский Ричард обладал всей полнотой власти и королем не был разве что по названию. Так что уж если встречаться, то, безусловно, с ним, а не с ушедшей в сонное оцепенение монаршей особой. Французский посланник для того и оказался здесь, чтобы оценить силу английского двора и его готовность отстаивать свои интересы. Лишь на мгновение у француза мелькнул лукавой искрой уголь-глаз, гася истинное чувство.

Стоит послать весть, что англичане без своего короля Генриха ослаблены и потерянны, как по одному лишь слову Гаско сюда из Франции нагрянут сотни кораблей, которые разорят и пожгут все английские порты. Ведь жива, жива еще память о том, как англичане проделывали то же самое с Францией, – не настал ли черед, чтобы дьявол теперь поглумился и над островитянами?