Жажда боли - Эндрю Миллер Страница 2

— Сударь?

— Вы пропускаете интереснейшие вещи. Теперь желчный пузырь.

— Прошу меня извинить. Я… предался воспоминаниям. О докторе Дайере. Мы были вместе в России.

— Вы уже упоминали об этом, сэр. Причем не однажды. Подобные воспоминания вполне естественны, хотя и приводят к излишней чувствительности, чувствительность же — вещь, достойная восхищения в человеке вашего сана, однако недопустимая роскошь для людей нашего рода занятий. Вы должны смотреть на эти останки не как на вашего бывшего… не как на человека, которого вам некогда довелось знать, но как на исходный материал для освященного наукой философского исследования.

— Телесная оболочка, — подпевает Берку доктор Росс, отрыжка которого, что поразительно, содержит безошибочно узнаваемый среди прочих ароматов конюшни едкий запах портвейна и лука, — таящая в себе загадку.

Пастор внимательно смотрит на них. Оба доктора скинули сюртуки, засучили рукава и стоят с обагренными по локоть руками, точно герои какой-то абсурдной трагедии в духе Сенеки. Забрав у Берка нож, Росс обходит стол и приближается к голове Джеймса, быстрым жестом делает надрез сзади, за волосами, и, прежде чем пастор догадывается о том, что сейчас случится, отдирает от черепной кости волосы вместе с кожей и кладет на лицо покойника эту непотребную кровавую массу. Горячая и кислая слюна наполняет горло Лестрейда. Он сглатывает и быстро выходит из конюшни, пересекает двор и через зеленую дверь попадает в сад. Дверь захлопывается.

Перед ним плавный подъем до самой кромки древнего леса. На просторе пасутся овцы, и какой-то мальчик идет в прохладной тени вдоль лесной опушки. Все это сейчас кажется пастору прекрасным обманом, хотя и вызывает чувство благодарности. Обман этот нужен ему точно так же, как маленькие разрисованные ширмы, которые, как рассказывают, держат итальянские священники перед глазами осужденных на казнь преступников, дабы скрыть от них приближающийся эшафот. Пастор никак не возьмет в толк, как умудрились эти двое, Берк и Росс, его одурачить, хотя они вроде бы внушали доверие, он был осведомлен об их высокой репутации и прочел рекомендательные письма. Да и самому ему стало любопытно — а что, если тело Джеймса приоткроет завесу тайны вокруг его жизни. Ему представлялось, что вся процедура будет проведена бескровно и уважительно. На деле же получилось, что он отдал своего друга в руки мясников и безумцев. А если бы она увидела все это? Ведь она где-то в доме, бог ведает чем занимается — пастор никогда толком не знал, как она проводит время. А вот остальные слуги, хоть поначалу ее и боялись, теперь гордятся, что живут с ней под одной крышей. Она их лечит. Например, способна унять головную боль, надавив страждущему на лицо.

Заскрипели дверные петли. Пастор оборачивается. Под погодным камнем стоит Мэри и протягивает ему деревянный ящичек. Появление ее именно в эту минуту неприятно, как будто она прочла его мысли. А что того хуже, пастор замечает у себя на пальцах кровь. Поспешно спрятав руки за спину, он спрашивает:

— В чем дело? Что-нибудь случилось?

Мэри открывает замочек ящика и поднимает крышку. «Ах да, — припоминает пастор, — игрушка». Он хотел бы оставить ее себе. Ведь именно он и никто другой привез ее из Петербурга с остальными пожитками Джеймса, когда тот исчез. Погиб, решили они тогда.

— Возьми ее себе, Мэри.

Женщина глядит на него, медленно кивает, закрывает ящик и уходит назад в дом.

Доносится слабый звук пилы. Когда наконец он стихает, его преподобие возвращается в конюшню, моля Бога, чтобы все уже миновало, чтобы он мог отослать этих двоих восвояси. Он не пригласит их в дом. Пусть наберут ведро из бочки с дождевой водой и моются во дворе. А Джеймса пусть зашьют как подобает, вандалы! Киллик положит тело в гроб. А завтра в полдень его предадут земле. Наверное, Кларк уже копает могилу — у стены рядом с фруктовым садом Мейкина.

— Обнаружили что-нибудь, джентльмены? Хоть что-то? — Пастор пытается говорить высокомерно, но у него это плохо получается; он слишком раздражен.

Берк поднимает голову. Дюжина мух роится над ведром, стоящим в конце стола под раскуроченной головой Джеймса.

— Ничего, — отвечает Берк, — что я мог бы объяснить человеку, не сведущему в искусстве анатомии.

— Какая жара, да еще паразиты… Он ведь был с вами одной профессии. Надеюсь, вы уже закончили свое исследование?

— Не волнуйтесь понапрасну, ваше преподобие, — говорит Берк. — Идите к себе. Близкие отношения с покойным действуют на вас угнетающе. Вам тяжело. Лучше бы вам пойти к себе, да-да… и принять легкое слабительное. К примеру, ревеня.

— Или плод колоцинта, — добавляет явно оживившийся Росс.

— Колоцинт хорош, — поддакивает Берк. — Или можно попробовать немного бересклета — euonymus atropurpureus, коли он есть у вас под рукой. Человеку вашего склада это никогда не повредит. Вы согласны со мной, доктор Росс?

— Превосходное очищающее средство, доктор Берк. Не сомневаюсь, что бедняга Дайер сам бы его порекомендовал.

— Мы сообщим вам о наших разысканиях.

Световой блик на очках Берка дрожит в воздухе злобным огоньком. Помедлив, пастор отвечает: «Я буду в кабинете» — и удаляется шаркающей походкой, почти не чувствуя стыда от навалившейся вдруг усталости.