Факелоносцы - Розмэри Сатклиф Страница 2

— Покажи-ка мне еще раз дельфина.

С видом мученика Аквила задрал широкий рукав туники и показал, как показывал накануне вечером, фамильный знак — дельфин, не очень умело вытатуированный на смуглом плече. Один из декурионов [2]в Рутупиях научился татуировке у пикта, взятого в заложники, и в плохую погоду от нечего делать несколько человек позволили ему совершенствовать на них свое искусство.

Флавия провела пальцем по синим линиям.

— Мне это, пожалуй, не очень нравится. Ты же не пикт.

— Будь я пиктом, я разукрасил бы себя с головы до пят полосами и извивами. А тут, подумаешь, маленький славный дельфин. Он еще может когда-нибудь и пригодиться. Представь себе — уезжаю я из дому на долгое-долгое время. Возвращаюсь — а меня никто не узнает. Как Одиссея. Тогда я отвожу тебя в сторонку и говорю: «Гляди, у меня дельфин на плече. Я твой пропавший брат». И тут ты меня сразу признаешь, как старая рабыня, которая увидела на колене у Одиссея рубец от клыков кабана.

— А вдруг я скажу: «О незнакомец, любому могут вытатуировать дельфина на плече». Нет, я скорее узнаю тебя по носу — его-то никогда не забудешь. — Она разложила в подоле жимолость и горные цветы и принялась плести венок. — Скажи, ты так же рад видеть нас, как мы тебя? Правда, прошел всего год, а не двадцать лет, как у твоего Одиссея.

Аквила кивнул, обводя взглядом знакомый пейзаж. Вблизи яснее было видно, что ферма знавала лучшие дни: надворные постройки нуждались в новых крышах, жилое когда-то крыло господского дома превратилось в зернохранилище, и вообще весь вид говорил о недостатке денег и рабочих рук. Но солнце сияло, около ступеней бродили голуби, а неподалеку сверкнуло что-то ярко-синее — это Гвина возвращалась с ведром молока. Да, Аквила снова был дома, сидел на согретых солнцем ступенях, где они сиживали детьми, и болтал с Флавией глупости.

Во дворе вдруг возникло какое-то движение — из конюшни, на ходу переговариваясь с Деметрием, вышел Флавиан, их отец. Деметрий, сам никогда не улыбавшийся, что-то сказал ему, и отец засмеялся, закинув, как мальчишка, голову, потом повернул и зашагал к террасе. По пятам за ним плелась старая овчарка Маргарита.

Аквила приподнялся при его приближении.

— Мы тут отдыхаем. Посиди с нами, отец.

Отец подошел и сел на верхнюю ступеньку. Маргарита устроилась у него между ногами.

— Знаешь, Аквила проиграл мне красные туфельки. — Флавия положила руку отцу на колено. — Он говорил, что я теперь взрослая и не могу больше бегать.

Отец улыбнулся:

— А ты не взрослая и бегать можешь. Я слышал, как вы всю дорогу от леса верещали точно кроншнепы. Смотри, непременно заставь его уплатить долг.

Он сидел и ласкал Маргаритины уши, пропуская их между пальцами. Солнечные пятна падали сквозь листву, и зеленые искорки вспыхивали в изумруде большого перстня, украшавшего руку отца, — знакомого перстня с выгравированным дельфином.

Аквила, сидевший на нижней ступеньке, всем корпусом повернулся к отцу и внимательно взглянул на него. С трудом верилось, что отец слеп, — это было совсем незаметно. Только на виске, куда вонзилась стрела сакса, виднелся маленький шрам. Отец передвигался по всей усадьбе уверенной быстрой походкой, прекрасно зная, где в данный момент находится и в каком направлении нужно идти. Сейчас он сразу же обратил к сыну лицо.

— Ну и как ты нашел ферму? — спросил он.

— По-моему, она в отличном состоянии, — отозвался Аквила и добавил с несколько преувеличенным энтузиазмом: — У нее такой прочный, надежный вид, будто она стоит тут с тех пор, как появились холмы, и простоит так, пока холмы существуют.

— Не знаю. — Отец внезапно посерьезнел. — Не знаю, сколько она еще простоит — и сколько вообще продлится эта привычная нам жизнь.

Аквила беспокойно переменил позу.

— Да, понимаю… Но до худшего пока не доходило. — «Однако дошло же до беды у Тиберия в прошлом году», — шепнул ему внутренний голос, и Аквила поскорее продолжал, чтобы заглушить его: — Когда Вортигерн призвал на помощь сакских наемников и поселил их на старой территории иценов, [3]чтобы они отгоняли пиктов, — пять… нет, шесть лет тому назад, — помнишь, все качали головами и твердили: Британии конец, мол, это все равно что пустить волка в овчарню. А между тем Хенгест и его дружина справились не так уж плохо и вели себя вполне мирно. Пиктов и вправду сдержали и дали нам возможность сосредоточить остатки наших вспомогательных когорт вдоль берега, чтобы мы могли отбиваться от их собратьев-пиратов. Может, Вортигерн, в конце концов, знал, что делал?

— Ты в самом деле так думаешь? — Тон у отца был очень спокойный, он только перестал на миг гладить уши Маргариты.

— В Рутупиях очень многие так думают.

— Значит, настроения среди Орлов переменились с тех пор, как я ушел оттуда… И ты сам тоже так думаешь?

Последовало недолгое молчание, потом Аквила проговорил:

— Нет, пожалуй, не думаю. Но так думать удобнее.

— Рим всегда слишком много заботился о своем удобстве, — заметил отец.

Но Аквила его уже не слышал. Внимание его приковала маленькая фигурка, показавшаяся в конце долины на проезжей дороге, ведущей от брода, от старинного пути у подножия холмов.

— Sa ha, [4]— проговорил он тихонько, — к нам кто-то идет.

— Кто же?

— Какой-то незнакомый. Маленького роста, горбатый… нет, кажется, несет на спине корзину.

Ему почудилось, будто отец с Флавией непонятно почему насторожились. Прошло несколько мгновений, затем отец спросил:

— Видно тебе уже, что он несет?

— Да, корзину. И еще что-то… да, фонарь на шесте. По-моему, это бродячий птицелов.

— Так. Встань и помаши ему, чтобы шел сюда.

Аквила с удивлением взглянул на отца, но встал и замахал руками над головой. Маленький путник, медленно тащившийся по дороге, заметил сигнал и поднял в ответ руку.

— Он идет сюда. — Аквила опять сел на ступеньку.

Короткое время спустя пропыленный человечек с остренькой, как у водяной крысы, мордочкой вышел из-за хозяйственных построек и остановился перед сидящими, стаскивая на ходу с плеч большую камышовую корзину.

— Приветствую тебя, мой господин. Не желает ли господин жирных перепелов? Пойманы сегодня утром.

— Отнеси их на кухню. С твоего прошлого прихода утекло немало воды.

— С моего прошлого прихода проделан немалый путь, — отозвался человечек, и торопливость ответа навела Аквилу на мысль, что это пароль. — Как-никак от Венты до гор не меньше двухсот миль.