Сговор диктаторов или мирная передышка? - Арсен Мартиросян Страница 19

«Шуленбург начал с того, что он был в Берлине и имел беседу с тов. Астаховым по двум вопросам: 1) о торгпредстве в Праге и 2) по вопросу, о котором он уже говорил со мною. На мое замечание, о каком именно вопросе идет речь, Шуленбург ответил, что речь идет о моем высказывании относительно создания политической базы в отношениях между Германией и СССР. Затем Шуленбург, развивая по моей просьбе свою мысль, сказал, что германское правительство желает не только нормализации, но и улучшения своих отношений с СССР. Он добавил далее, что это заявление, сделанное им по поручению Риббентропа, получило одобрение Гитлера. По словам Шуленбурга, Германия уже дала доказательства своего желания формализировать отношения с нами. В качестве примера он указал на сдержанность тона германской печати в отношении СССР, а также на пакты о ненападении, заключенные Германией с Прибалтийскими странами (Латвией и Эстонией), которые он рассматривает как безвозмездный вклад в дело мира и которые показывают, что Германия не имеет никаких злых намерений в отношении СССР. Также и в области экономических отношений, по словам Шуленбурга, Германия пыталась идти нам навстречу. На мое замечание, что упомянутые послом пакты заключены не с СССР, а с другими странами и не имеют прямого отношения к СССР, посол сказал, что, несмотря на то, что эти пакты заключены не с СССР, вопрос о Балтстранах носит деликатный характер и представляет интерес для СССР. Мы считали, добавил Шуленбург, что заключением этих пактов Германия делает шаг, не неприятный для СССР. Воздерживаясь от подтверждения мысли Шуленбурга, я напомнил ему о недавно существовавшем пакте о ненападении между Германией и Польшей, утратившем так неожиданно свою силу ^[99]. При упоминании этого факта Шуленбург пустился в объяснения о том, что в этом виновата сама Польша, Германия же в отношении Польши не имеет злых намерений. Разрыв указанного пакта, добавил Шуленбург, есть будто бы мероприятие оборонительного характера со стороны Германии. Я не стал полемизировать с Шуленбургом насчет пактов, заключенных Германией с прибалтами, и сказал, что принимаю сообщение посла о пактах с прибалтами и его объяснения по этому вопросу к сведению. В связи с замечанием Шуленбурга, что он заверяет, что ни у кого в Германии нет, так сказать, наполеоновских планов в отношении СССР, я сказал, что нельзя никому запретить мечтать, что, должно быть, и в Германии есть люди, склонные к мечтаниям. Я сказал далее, что у посла не может быть оснований для сомнений относительно позиции СССР. Советский Союз стоял и стоит за улучшение отношений или, по крайней мере, за нормальные отношения со всеми странами, в том числе и с Германией. На мой вопрос, как посол представляет себе возможности улучшения отношений между Германией и СССР, Шуленбург ответил, что надо пользоваться каждой возможностью, чтобы устранить затруднения на пути улучшения отношений. Если посол и теперь, после поездки в Берлин, ничего другого не предлагает, то, очевидно, сказал я, он считает, что в советско-германских отношениях все обстоит благополучно и посол — большой оптимист. Здесь Шуленбург напомнил, что СССР и Германия связаны берлинским договором о нейтралитете, заключенным в 1926 году, который был продлен Гитлером в 1933 году.

Комментарий. Речь идет о берлинском договоре о ненападении и нейтралитете между СССР и Германией от 24 апреля 1926 г. В нем говорилось, что основой взаимоотношении между СССР и Германией остается Рапалльскии договор. Правительства обеих стран обязались поддерживать дружественный контакт с целью достижения согласования всех вопросов политического и экономического свойства, касающихся совместно обеих стран (ст. 1). Наиболее важной была статья 2, гласившая. «В случае если одна из договаривающихся сторон, несмотря на миролюбивый образ действий, подвергнется нападению третьей державы или группы третьих дожав, другая договаривающихся сторона будет соблюдать нейтралитет в продолжение всего конфликта». В статье 3 указывалось, что ни одна из договаривающихся сторон не будет примыкать к коалиции третьих держав с целью подвергнуть экономическому или финансовому бойкоту другую договаривающуюся сторону. Договор был заключен на 5-летний срок. 24 июня 1931 г. был подписан протокол о продлении срока действия договора. Срок, на который продлевался договор, не был указан, но было предусмотрено право денонсации договора с предупреждением за один год. 5 мая 1933 г. состоялся обмен, ратификационными грамотами этого протокола, и он вступил в силу ^[100].

Я иронически заметил, что хорошо, что Шуленбург помнит о существовании этого договора, и спросил, не находит ли посол, что заключенные Германией в последние годы договора, например "антикоминтерновский пакт" и военно-политический союз с Италией, находятся в противоречии с германо-советским договором 1926 года. Шуленбург стал уверять, что не следует возвращаться к прошлому (к тому, какое значение вначале имел "антикоминтерновский пакт"), и заявил, что договор о союзе с Италией не направлен против СССР, что этот договор имеет в виду в первую очередь Англию. Затем Шуленбург, переходя к торговым переговорам, заявил, что Германия проявила и в этом вопросе свою добрую волю, выразив желание послать в Москву Шнурре. На это я ответил, что по торговым делам в последнее время имела место беседа тов. Микояна с советником германского посольства Хильгером и что лучше, чтобы германское посольство дало соответствующие ответы на вопросы тов. Микояна, после чего и можно решить вопрос о приезде Шнурре. В заключение беседы Шуленбург снова просил "умерить" нашу прессу, поскольку будто бы германская уже ведет себя вполне сдержанно в отношении СССР. На это я ответил, что наша пресса не дает никаких поводов для обвинения в резкостях, чего нельзя сказать о германской прессе, которая дает немало доказательств враждебности в отношении к СССР. Содержание беседы посол обещал передать в Берлин. Беседа продолжалась свыше часа. В. Молотов» ^[101].

Вот о чем был проинформирован Галифакс. Тут-то лорд и смекнул, что пробил Момент Истины и необходимо принимать самые срочные меры. И какие же меры он принял? Никогда не догадаетесь! Первое, что он сделал — «заховал» эту телеграмму Линдсея так, что она «испарилась» из недр Форин Оффиса вплоть до 22 августа 1939 г. Вновь она «всплыла», подчеркиваю, только 22 августа, причем только тогда, когда уже стало известно, что Риббентроп направляется в Москву. И надо же было такому случиться, что даже десятилетия спустя «фокус» Галифакса воспроизвели и при публикации в Англии очередного тома дипломатических документов того периода — издатели прямо так и написали в примечании к упомянутой телеграмме: «Эта телеграмма не была получена Центральным департаментом Форин Оффиса до 22 августа». Так на кой же британский черт лорду понадобилось такое мелкое шулерство? А вот на кой. Выше уже вполне достаточно информативно было доказано, что заключение каких-либо, тем более обязывающих в чем-то Англию соглашений в расчеты Лондона не входило. Абсолютно не входило. Особенно же заключение договора с СССР. Однако же ввиду того, что оправдать подобную позицию было абсолютно невозможно — ни перед собственным парламентом, ни тем более перед мировым общественным мнением — этой телеграмме суждено было на время оказаться не полученной Центральным департаментом Форин Оффиса вплоть до 22 августа. То есть до того момента, когда разъяренное подлым саботажем переговоров со стороны Англии и Франции Советское правительство оказалось вынужденным, подчеркиваю, в прямом смысле слова оказалось вынужденным по соображениям государственной и военной безопасности скрепя сердце пойти на подписания договора о ненападении с Германией. Именно на достижение такого результата и были направлены все саботажные и иные подлейшие по сути и характеру усилия особенно Великобритании. Потому что только такой вариант мог устроить Лондон, поскольку гарантированно обеспечивал возможность — в случае действительного заключения советско-германского договора о ненападении в период, когда московские переговоры официально еще не были завершены, — нагло свалить затем всю ответственность на СССР и Сталина, обвинив их в коварном вероломстве! Чья бы корова мычала, да только не английская!