Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1908-1914) - Юлия Лунева Страница 19

Совещание постановило «разработать подробный план действий в мирном занятии Босфора без объявления войны Турции, при условии соблюдения всех мер предосторожности, дабы турки не узнали преждевременно о наших намерениях»^[170].

Через три дня начальник Главного управления генерального штаба Ф. Ф. Палицын отправил командующему войсками Одесского военного округа конфиденциальное письмо, в котором говорилось, что «современная политическая обстановка может принудить нас к занятию войсками части территории Турции, на первом плане Верхний Босфор»^[171]. Эта задача возлагалась на Одесский округ.

Палицын отмечал: «…правда, военно-политическая обстановка, при которой нам придется ныне выполнить экспедицию, будет существенно отличаться от той, которая предусматривалась ранее (имелась в виду перед Русско-японской войной)». Он был уверен, что России не придется ожидать появления и прорыва в Черное море английского флота. «Главнейшею заботой экспедиции, — подытоживал Палицын, — будет захват на обоих берегах Пролива выгодных позиций, господствующих над Константинополем, и удержания их в своих руках для достижения поставленной — по обстоятельствам — политической цели»^[172]. 29 июля (11 августа) 1908 г. Ф. Ф. Палицын сообщал И. М. Дикову, морскому министру: «Оперативные соображения требуют, чтобы при столкновении с Турцией мы были готовы перебросить одним рейсом один корпус войск, усиленный кавалерийской бригадой и обеспеченный месячным запасом. В круглых числах это составит около 1100 офицерских и классных чинов, 42 000 нижних чинов, 110 000 лошадей, 3000 орудий и повозок с 300 000 пудов груза продовольствия. Куда придется направить десант — к Босфору ли, к другому ли пункту малоазийского побережья — может указать лишь обстановка, при которой придется начать войну»^[173]. Далее Палицын ссылался на заключение Особого совещания 21 июля (3 августа), что по политическим соображениям правительство не может войти в соглашение с Болгарией о совместных действиях и что политическая обстановка может вынудить занять войсками часть турецкой территории и на первом плане — Верхний Босфор. «При современной политической обстановке задача экспедиции, — сообщал Палицын Дикову, — сводится к захвату на обоих берегах Босфора позиций, господствующих над Константинополем; и к удержанию этих позиций до сосредоточения сил, необходимых для военной задачи, согласно указанной политики. Интересы первого эшелона сухопутных войск требуют, чтобы флот, обеспечив и облегчив высадку, способствовал бы падению босфорских батарей и оказал бы посильную помощь войскам при удержании захваченных позиций»^[174].

20 августа (1 сентября) 2008 г. министр иностранных дел Эренталь сообщил российскому послу в Вене В. П. Урусову о готовности приступить к переговорам с Извольским на основе памятной записки российского министра от 19 июня (2 июля), при этом он выразил желание лично встретиться с Извольским. Эренталь не преминул спросить, зондировал ли уже Извольский мнение английского правительства на этот счет. «Получив отрицательный ответ, он согласился в перспективе принять текст, предложенный Извольским. Он ничем не рисковал, будучи уверенным, что англичане не пойдут на уступки в этом вопросе»^[175].

Российский министр намеревался использовать сложившуюся ситуацию, чтобы обеспечить России право проводить военные суда через Проливы. Извольский полагал, что если удастся заключить сделку с Австро-Венгрией, то Германия не станет противодействовать реализации его замысла. Франция, как союзник, тоже не должна была бы возражать против Проливов. Великобритания же должна будет выполнить свое обещание, данное при заключении англо-русского соглашения.

6 (19) августа правительство Австро-Венгрии приняло решение об аннексии Боснии и Герцеговины. План аннексии поддерживала австрийская военная партия во главе с эрцгерцогом Францем Фердинандом и начальником Генерального штаба Конрадом фон Гётцендорфом^[176]. По договоренности с болгарским князем Фердинандом Кобургским это событие должно было совпасть с объявлением независимости Болгарии. В итоге получалось, что Австро-Венгрия не была единственным государством, нарушающим Берлинский трактат.

Уже 20 августа (2 сентября) Извольский писал из Карлсбада своему помощнику Н. В. Чарыкову: «Итак, мое убеждение, что мы должны предвидеть в более или менее близком будущем, что вопрос о присоединении Боснии и Герцеговины будет действительно поставлен ребром»^[177]. Извольский находил чрезвычайно важным, что венский кабинет не отказывался включить вопрос о Проливах в обсуждение. Далее Извольский рассуждал следующим образом: «Остается найти такую формулировку, которая действительно обеспечивала нам необходимую компенсацию. Дело в том, что присоединение Боснии и Герцеговины явится материальным фактом; компенсация же, а именно согласие Австро-Венгрии на то или другое разрешение вопроса о Проливах, во всяком случае будет носить характер отвлеченный и секретный»^[178]. 28 августа Извольскому было ясно, что решение объявить в близком будущем об аннексии уже принято венским кабинетом.

2–3 (15–16) сентября состоялась встреча Извольского с Эренталем в Бухлау. Российский министр писал своему помощнику, что австро-венгерское правительство окончательно приняло решение об аннексии и рассчитывает на признание его Россией^[179].

В результате сложных переговоров Эренталь согласился, не дожидаясь ликвидации в отдаленном будущем Османской империи, принять российскую формулу касательно Проливов, когда все суда России и других прибрежных государств Черного моря могли входить и выходить через Проливы при сохранении принципа закрытия их для военных судов других наций. Предметы сделки были неравноценны. Аннексия после тридцатилетнего австро-венгерского управления Боснией и Герцеговиной была шагом логически объяснимым, тогда как Россия Проливами не обладала и не могла самостоятельно решить вопрос, урегулированный на международном уровне^[180]. Эренталь хотел лишь внести в эту формулу какую-нибудь оговорку, которая лишила бы ее агрессивного по отношению к Турции характера, что Извольскому представлялось вполне возможным. Эренталь выразил готовность поддержать требование России перед Германией.