В пучине Русской Смуты - Максим Зарезин Страница 19

Трудно судить, насколько, глубоко Отрепьев проникся арианскими идеями. Известно, что ариане братья Ян и Станислав Бучинские оставались до последних минут самыми близкими его советниками; вряд ли это было возможно без общности мировоззрений. Вероятно, влиянием арианства объясняется отказ Лжедмитрия и Марины Мнишек принять Святое причастие после венчания. Сообщая об этом, Арсений Елассонский отмечает, что «это была первая великая печаль, и начало скандала, и причина многих бед для народа московского и всей Руси». Известно, что Расстрига брал уроки у иезуитов. Но, сделав шаг от православия, он не стал ни протестантом, ни католиком, ни атеистом, смеялся и над польскими ксендзами, и над русскими монахами. Григорий Богданович присматривался, примеривался, выбирал, пробовал, но так и не распробовал и ничего не выбрал.

Можно сказать, что Отрепьев желал добра своему народу, но при его отношении к жизни, к своим обязанностям, при его неумении и нежелании соотносить вымысел и правду, желаемое и действительное, самые благие, но вместе с тем и весьма неопределенные намерения обрекались на неудачу. Возрастала разобщенность Отрепьева не только с политической элитой, но и вообще с русскими людьми, для которых он все больше и больше оборачивался чужаком. «Император Деметриус» прожил жизнь свободным человеком — и внешне и внутренне; такую роскошь не может себе позволить самый могущественный правитель даже в наши безудержные времена. А на Москве начала XVII века это казалось безумством. «Все поведение Самозванца на обыденном уровне было посягательством на освященную временем старину, на символически значимые церемониалы, на праотцовский уклад царской жизни, который считался образцом, — отмечает В. И. Ульяновский, — он жил свободной жизнью, вне российского царского контекста. Это последнее было воспринято россиянами (живыми носителями и блюстителями традиции) как оставление царской харизмы, как путь, ведущие к „неправой“ вере».

Почувствовав этот изъян, правящая элита, объединилась против расстриги, сошедшись во мнении, что государь, которому они присягнули, — фигура слабая, а значит — временная, переходная. Мавр сделал свое главное дело — помог свергнуть Годунова, мавра нужно удалить. Но как? За дело взялся матерый заговорщик и интриган князь Василий Шуйский. Объединившись с Голицыными, Шуйские посредством русского посла в Варшаве попытались убедить Сигизмунда III в ложности царя Димитрия и просили дать на царство королевича Владислава. Возможно, милость, оказанная ему Самозванцем, только распалила ненависть потомка Александра Невского к худородному сыну стрелецкого сотника, завладевшему московским престолом. Престарелый князь, по возвращении из ссылки сыгравший свадьбу с молодой княжной Буйносовой, казалось, переживал вторую молодость.

Повод к выступлению не заставил себя ждать. В мае 1606 года в Москву прибыла невеста государя Марина Мнишек в сопровождении внушительного польского эскорта. Год назад Отрепьеву стоило немалых трудов выпроводить из города и вернуть на родину задиристых шляхтичей, входивших в состав его войска. Теперь чванливые поляки, вновь оказавшись в Москве, возомнив себя хозяевами положения, то и дело вступали в конфликты с горожанами, порой весьма ожесточенные и внушительные по своим масштабам. Так дом, в котором жил знакомый нам Адам Вишневецкий со своими людьми, окружила толпа москвичей в четыре тысячи человек. Да и поведение новой государыни, выказавшей прискорбное незнакомство с православными обрядами, сыграло худую службу Расстриге.

Вдобавок ко всему парадная церемония венчания затянулась и свадебный пир перенесли с четверга на пятницу — с точки зрения православного день недели для веселья самый что ни на есть неподходящий, к тому же пришедшийся на праздник Св. Николая Чудотворца. Это шокирующее для московитов обстоятельство нашло живой отклик в народном творчестве: «Все князи-бояра Богу молятся // Вор Гришка-Расстрижка в мыльны моется // Со душечкой со Маринушкой блуд творит…». К тому же «император Деметриус» позаботился о шумовом оформлении брачных торжеств. По свидетельству очевидцев, к великому соблазну православных, в эту самую пятницу «в знак веселья и радости без умолку попеременно от раннего часу и до первого часу ночи били в барабаны, коих было 50, и трубили в трубы, а трубачей было 30; кроме того, часто звонили в большой колокол…».

Рядовые москвичи еще не утратили привязанности к «Димитрию Иоанновичу», но по отношению к молодому государю возникла некая двоякость. Смутным двойственным настроением, блестяще воспользовался Шуйский. Мятежники взбудоражили город слухами о том, что поляки собираются расправиться с царем и боярами. Шуйский и его сподвижники, не дожидаясь, пока возбужденная и сбитая с толку толпа соберется на Красной площади, проникли в Кремль с помощью верных заговорщикам стрельцов и устроили там настоящую охоту за «императором Деметриусом». Наконец, преследователям удалось схватить добычу, и один из мятежников «благословил польского свистуна» выстрелом из пищали.

Глава третья
Линия раздела

…Подымайтесь, добры молодцы, На разбой — дело великое! Мы отплатим нашим недругам Все злодейства, все мучения, От рук наших умираючи… Будут плакать, будут сетовать Жены их и дети малые: не должно для них пощады быть. Надо всех их нам со света сжить, Города, дворцы огнем спалить…

Николай Огарев

Схватка с призраками

Победители долго глумились над убитым Отрепьевым: изуродованное тело сожгли и выстрелили останками из пушки. Заговорщикам казалось, что они навсегда закрыли страницу истории, связанную с восставшим из гроба царевичем. Но мечта о праведном государе оказалась куда живучей материальной оболочки беглого инока Гришки Отрепьева. Занявшему вакантный престол Василию Шуйскому почти сразу пришлось сражаться с призраком. «А как после Розстриги сел на государство царь Василей, и в полских, и в украйных, и в северских городех люди смутились и заворовали, креста царю Васи лью не целовали, воевод почали и ратных людей побивать и животы их грабить, и затее ли бутто тот вор Рострига с Москвы ушол, а его место бутто убит иной человек».

А почему бы и нет?! Почему русские люди должны были верить Василию Шуйскому. Но разве не возглавляемая увертливым князем следственная комиссия установила факт нечаянной смерти Димитрия Углицкого? Разве не под руководством Шуйского расследование причин смерти царевича превратилось в «розыск» против родни погибшего и взбунтовавшихся угличан? Тогда мать убитого Марию Нагую насильно постригли в иноческий чин, ее братьев бросили в тюрьму, двумстам жителям Углича вырвали языки, большое число горожан приговорили к ссылке.

Когда царем провозгласили сына Бориса Годунова Федора, князь вышел на крыльцо перед Кремлевским дворцом к народу и клялся самыми страшными клятвами, что царевича Димитрия давно нет на свете, что в Угличе он своими руками положил его тело в гроб. Но вот Димитрий стал царем на Москве, и князь, будучи в трезвом уме и твердой памяти, сидел в думе и пировал вместе с тем, кого самолично проводил в последний путь, да еще занудливо пенял «покойнику» за его пристрастие к телятине. Видную роль играл Шуйский на свадебной церемонии Самозванца и Марины Мнишек: он после венчания выводил невесту из Успенского собора. А теперь, достигнув вершин власти, Шуйский вновь принялся клясться, что убитый, чей труп лежит на кремлевском торжище, — беглый инок Гришка Отрепьев… Князь Василий Иванович чуть не лишился головы, чуть не претерпел ссылку, но теперь, после того как взгромоздился на царский трон, выглядел не страдальцем за порядок, за правду, а страдальцем в своей личной борьбе за власть.