Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни - Леопольд фон Захер-Мазох Страница 19

У ребенка был самый плачевный вид. «Плохое и недостаточное питание, испорченный воздух и нечистота наградили ее золотухой», – сказал доктор Шмидт, осмотревший девочку.

Я посмотрела на мужа, жавшегося от смущения. Несмотря на бледно-зеленый цвет лица и на сходство с отцом, девочка была красива. Своими большими темными глазами – его глазами, – строгими и испуганными, она смотрела на незнакомого человека, который велел называть его «папа».

* * *

7-го сентября я родила.

Два дня спустя к нам привезли советника почти умирающим.

Агония длилась до утра. Затем конец.

Как близко соприкоснулись рождение и смерть! Там умирает старое поколение, здесь возникает новая, молодая жизнь – плот от плоти его. И это все, что мы знаем о бессмертии!

* * *

Последующее время было полно тяжелых забот для меня. Денег в доме не было, но зато было множество неоплаченных счетов.

Сначала я не очень беспокоилась по этому поводу. Леопольд должен был вскоре получить тысячу гульденов, которые временно могли выручить нас.

Но вместо денег в один прекрасный день прибыли из Вены несколько ящиков с туалетами для меня от одной из лучших портних. Это был сюрприз моего мужа! И это был действительно сюрприз. Что за прелестные платья! Черное бархатное платье, значившееся не «оплаченном» счете, стоило одно только четыреста гульденов. Затем там было: вещь совершенно необходимая – накидка для театра из восточной материи, белый атласный доломан, отделанный чернобурой лисой, шелковое сиреневое платье и шелковое белое платье, настолько изысканно изящное, что, совершенно пораженная, я безмолвно рассматривала все это великолепие.

Я должна была примерить все эти наряды подряд; если б я захотела доставить Леопольду полное удовольствие, то должна была бы тотчас же пройтись по всем улицам Брюка и показаться людям. Он был так рад подарить мне все эти роскошные вещи, что у меня не хватило духу дать ему понять, что я обо всем этом думала.

Весть о присылке роскошных туалетов не замедлила, конечно, распространиться по городу, и наши поставщики, дававшие нам долго в кредит, вежливо, но очень настойчиво попросили об уплате. С каким удовольствием я отдала бы обратно все эти вещи, чтобы вернуть хоть часть их стоимости! Но об этом нечего было и думать, эго слишком огорчило бы Леопольда.

Так не могло дольше продолжаться; мы все более и более запутывались в долгах, и безденежью не видно было конца. Деньги просто таяли в руках моего мужа. Он не только безрассудно бросал на ветер полученные деньги, но, благодаря кредиту, он точно так же поступал с теми, которые еще ожидал, и даже с теми, в получении которых он не был уверен.

Одно время я подумывала снова приняться писать, чтобы хоть что-нибудь заработать, но очень скоро отбросила эту мысль. У меня был муж, хозяйство и дети; все это были серьезные обязанности, которые поглощали меня, согревали мою душу и занимали мой ум. То малое количество денег, что я могла заработать, не восполнило бы ущерб в нашей семейной жизни, который явился бы вследствие отсутствия моих забот. К тому же легкость, с какой я бросила писать, указывала на отсутствие во мне настоящего таланта.

Когда первое приятное впечатление от прелестных нарядов немного стушевалось, я поговорила с Леопольдом о нашем положении.

Я старалась объяснить ему, что нам следовало в интересах наших детей привести в порядок дела, а не то мы не будем даже в состоянии прилично воспитать их. С другой стороны, это постоянное безденежье может вредно отразиться на его репутации писателя; он должен непременно расплатиться с долгами, и ему вовсе не трудно сделать это, потому что, в сущности, он зарабатывает достаточно денег, чтобы жить с комфортом. Не хватает только одного: порядка.

Он вполне согласился со мной и предложил мне с этих пор заведовать кассой, брать от него все деньги и выдавать ему ровно столько, чтобы выплачивать старые долги да изредка покупать мех для меня.

Мы пришли к соглашению. Он будет выплачивать свои долги, а я устрою так, чтобы на покупку мехов оставалась только самая незначительная сумма.

Он выразил мне свое полное удовольствие, что все гак устроилось, так как не любил заниматься денежными делами, а с другой стороны, он находил очаровательным зависеть всецело от меня.

Он непременно хотел заключить со мной письменный договор за его подписью, по которому я буду иметь право располагать всем его доходом. Я не могла удержаться от смеха, но он отнесся к этому совершенно серьезно и просил меня тотчас же составить контракт, чтобы чувствовать себя вполне в моей власти. Я сообразила, какие преимущества я могла извлечь из подобного договора, ввиду хозяйственной экономии, и заявила, что готова исполнить его желание. Я уселась за письменным столом, а он принес мне красивый лист министерской бумаги.

– Только тебе необходимо надеть мех, когда будешь писать, чтобы у меня было ощущение твоей власти надо мной!

Я надела мех и составила контракт.

Стоя возле меня, он с восторгом и страхом смотрел на меня. Когда я докончила бумагу, он подписал ее и сказал:

– Храни ее. Теперь ты – моя госпожа, а я – твой раб. Отныне я буду называть тебя только «госпожа». Приказывай, и я всегда буду повиноваться.

Для ознаменования новой эры я решила положить конец всякому сумасбродству. Я дала знать поставщикам, чтобы они не посылали к нам ничего, не заказанного мной. Первыми же полученными деньгами я уплатила все мелкие долги, спустя несколько месяцев избавилась от самых неотложных и даже отложила небольшую сумму на всякий случай.

* * *

Две критические статьи, присланные нам, заставили меня задуматься. Одна из них появилась в «Les Debats» и была подписана тогдашним литературным критиком этой газеты. Другая была напечатана в Германии, но я совершенно не помню ни названия газеты, ни имени критика.

Отзыв «Les Debats» был настолько лестный, что Леопольд просто не помнил себя от радости. Критик говорил, что в парижском литературном мире происходила небывалая вещь: молодой писатель, родом славянин, до сих пор совершенно неизвестный во Франции, успел в самое короткое время возбудить такой интерес и симпатию к себе своими рассказами, что его имя почти не сходит с языков, и во всех салонах, претендующих на литературность, то и дело слышится вопрос: «Читали ли вы «Дон-Жуана из Коломеи» Захер-Мазоха?»

Это было достаточно, чтобы мой муж чувствовал себя на седьмом небе.

Немецкая критическая статья была не такая лестная, но зато более глубокая и указывала на искреннее и теплое отношение к таланту Захер-Мазоха. Статья та заставила меня задуматься, потому что в ней было сказано то, что я сама думала давно, не смея выразить Леопольду: героини его рассказов стали слишком походить одна на другую; как интересны они ни были, это становилось утомительным в конце концов, и Захер-Мазох рисковал стать однообразным. Ему следовало отбросить этот тип женщины, вычеркнув ее из своей жизни, так или иначе освободившись от нее, чтобы она больше не повторялась в его произведениях.