В окопах. 1916 год. Хроника одного полка - Евгений Анташкевич Страница 19

Жамин не понял ничего, но и делать было нечего. Он поднялся, ротмистр махнул ему рукой, и Жамин вышел.

От залива вдоль Двины дул влажный солёный ветер, то тёплый и надувал весну, то пронзительно-холодный, и тогда позёмкой наметал за углами домов косые рёбра сугробов. Жамин пожался, крепко сцепил в замок пальцы в дорогих кожаных перчатках и подумал, садиться ему в седло на ветер или подождать ротмистра в тёплой дежурной части, и сел в седло. Вскоре вышел ротмистр, тут же к подъезду подтарахтел автомобиль, ротмистр уселся на заднее сиденье, и Жамин из седла увидел, как ротмистр потянулся руками вниз, к ногам, но военный автомобиль был не извозчичья коляска или санки, и медвежьей полости не полагалось. Ротмистр недовольно пожался, насупил брови, поднял воротник шинели и поправил блёклые порыжелые наушники под фуражкой.

«А чё ж папаху не надел? А наушники – гимназические ещё, што ли?» – подумал с ухмылкой Жамин и тронулся за автомобилем.

Красивая Рига, несмотря на жестокий ветер, радовала. От штаба до госпиталя было по прямой недалеко, и Жамин в седле отражался в больших зеркальных витринах магазинов первых этажей. И он, и его Дракон.

Как и было предписано, он прибыл в Ригу после Рождества в самый канун Нового года и сразу был принят Быховским. Ротмистр тогда держался чеканно кратко, он выдал Жамину новое предписание, и Жамин отправился в местечко Сигулда на восток от Риги за сорок верст. В отряд прибывали люди, унтер-офицеры кавалерии, казаки, почти все из госпиталей, вылечившись после ранений. Многие роптали, они рассчитывали попасть в свои полки, а вместо этого оказались не среди своих, а как они понимали – против своих. Жамин в их разговоры не вмешивался и из числа обер-офицеров, которых вместе с командиром должно было быть не менее четырёх, пока что был один.

* * *

На тесный госпитальный двор заехали через арку, ротмистр вылез из автомобиля и, не оглядываясь на Жамина, пошёл к подъезду на чёрную лестницу. Жамин привязал Дракона к коновязи и проследовал за ротмистром. Быховский, пыхтя, поднимался по ступеням узкой лестницы, мимо его объёмистой фигуры, прижимаясь к стене, пытались проскочить фельдшера, санитары и легкораненые. Увидев Быховского, они выпучивали глаза и сожалели о том, что их понесла нелёгкая на лестницу именно в этот момент. Быховского в госпитале знали, Жамин это сразу понял. Он поднимался и как-то так незаметно пытался зажать нос, чтобы не ощущать жуткий острый дух лекарств и ещё чего-то, от чего хотелось стошнить.

– Нам по парадным лестницам ходить не пристало, сами понимаете, Жамин, – за спину бросил ротмистр, и Жамин только выдохнул: «Читает он мои мысли! Читает!»

Кабинет главного врача был просторный, но Жамину показалось, что две грузные фигуры, ротмистра и главного врача, заполнили его чуть ли не весь. Ротмистр и главврач коротко поздоровались, они часто виделись, и главврач, не обратив никакого внимания на Жамина, положил перед усевшимся ротмистром список.

– Это новые, только что с передовой со странными ранениями…

– Па́лечники?

– По-разному, господин ротмистр, по-разному. Кто-то ранен в палец, кто в ладонь левой руки, редко правой… Есть с ранениями в локоть с близкого расстояния мимо кости и без следов ожога…

– Через буханку?..

– …Не исключено!.. Есть в лодыжку, эти потяжелее, кости бывают раздроблены, и можно было бы их не рассматривать с вашей точки зрения, но уж больно схожие ранения у нескольких, будто стреляли по инструкции.

– Скорее по логике, сударь мой. – Ротмистр обращался к главврачу по-граждански.

– А какую вы тут усматриваете логику?

– А простую… – Быховский поднял на главврача глаза. – Они же набираются опыта и понимают, что мы тоже набираемся опыта и самострельщиков легко расщёлкиваем, как семечки, потому и изгаляются, так чтобы сойти за настоящих раненых.

– И что будем делать?

– А вот я вам привёл человечка, который, скорее всего, разбирается в этом, не чета нам… – Быховский обернулся на стоящего Жамина. – Вот, прошу любить и жаловать, прапорщик Жамин, Фёдор Гаврилович, сам недавно с передовой, его на мякине не проведёшь!

– Фёдор Гаврилович, что же вы, голубчик? Проходите! Стоите в углу, как неродной! – Главврач Шаранский Вениамин Иосифович протянул к Жамину руки и указал на стул.

Жамин с облегчением вздохнул. Он продолжал злиться и переживал: они вместе с ротмистром вошли в кабинет, и главврач, военный чиновник медицинского ведомства в чине равном полковнику, встал и пошел с протянутой для приветствия рукой к ротмистру, а его, обер-офицера Жамина, будто и не заметил. А тут вдруг заметил и протянул руку, как бы признавая за своего.

– Присаживайтесь вот здесь! – Шаранский даже тронул с места стул, но ротмистр встал и произнёс:

– Нам, уважаемый Вениамин Иосифович, тут рассиживать некогда, вы позволили бы нашему уважаемому прапорщику где-то в незаметной каморке посидеть с этим вашим списком, а потом мы пригласили бы кого-нибудь на беседу…

Жамин застыл.

– Да, сударь мой, сейчас распоряжусь, – ответил главврач и стал крутить ручку телефона.

Через несколько минут Жамин сидел в тёмной комнате с одной-единственной тусклой лампочкой под самым потолком на табурете, как ворона на колу, и держал в руках список. Комната по углам была завалена мешками, от которых дурно пахло.

Не снимая перчаток, он положил оба листа на колени и стал всматриваться в фамилии и названия частей, но ничего не видел. Перед его взором ещё сидели друг против друга две грузные фигуры – ротмистра и главврача. Он их ненавидел.

«Ротмистр-то ладно, дворянское отродье, барин, мать его! А этот-то, врачишка, жид жидом, а туда же, «сударь мой», – передразнил Жамин главврача. Он чувствовал себя униженным.

В училище ему попалась книжка под названием «История государства Российского». Читать особо было некогда, но он её пролистал несколько раз с самых первых страниц и вычитал, что дворяне произошли от слуг княжеских и царёвых, а предки этих слуг чаще всего были дружинниками, а их предки смердами, простыми крестьянами, такими же, как его прадед, дед и отец. И само название, о чём Жамин никогда не задумывался, «дворянин», происходит от слова «двор», и оно очень созвучно со словом «дворняга».

Жамин смотрел в список, а вместо этого видел на родительском дворе хряка Борьку и лохматую дворнягу, старую суку, лишних щенков которой они с братом каждый раз топили. И вдруг Жамин чуть было не рассмеялся в голос, потому что хряк Борька был один в один похож на ротмистра, только у ротмистра уши не висели как у Борьки; и одновременно хряк был похож на главврача, но не мордой, а всем туловищем, толстым, неповоротливым и лишенным талии: «Ну, боров просто и есть!» На жида Фёдор всё же обижался меньше, чего с него возьмёшь, он даже не офицер, а всего лишь чиновник военно-медицинского ведомства. Ротмистр, вот кто был главный обидчик – дворянин, дворняга, слуга!

А вот родовая Фёдора уже давно никому не служила, как только дед выкупился из крепости. Вот кто соль земли! И «соль», потому что, допустим, сахарной пудры отродясь не видывали и «земли» – а кто, с позволения сказать, её, землю, ласкает, пашет, не даёт засохнуть, боронит, думает о ней денно и нощно! Эти разве? От пришедших мыслей Жамин так сжал кулаки, что даже испугался, не лопнет ли кожа отличных дорогих перчаток, и с его колен упали обе бумаги. Он стал их поднимать, и услышал шаги в коридоре за закрытой дверью, и не обратил внимания, но тут же распрямился с поднятыми и забытыми в руках бумагами, потому что в комнату проник запах до того ему знакомый, что он не заметил, как положил списки на табурет и, повинуясь чему-то, что было сильнее его, пошёл к двери, открыл и оказался нос к носу с ротмистром.