Абвер – «щит и меч» III Рейха - Герд Бухгайт Страница 19

Собранные здесь оценки Канариса разными людьми при всем их стремлении быть объективными отражают в первую очередь субъективные личные взгляды. До нас дошло также и много анекдотов об этом своеобразном человеке, которые, возможно, расскажут нам больше, чем любой психологический анализ. Но прежде чем мы приведем эти краткие сюжеты, хотелось бы заглянуть в рабочий кабинет Канариса на Тирпицуфер, 74–76, в Берлине. В помещении средних размеров стояла лишь самая необходимая мебель, в основном старомодная, что сразу бросалось в глаза. В одном углу был стальной сейф, у стены — походная кровать, на которой он обычно отдыхал после обеда. На стенах висели карты и несколько фотографий и среди них большой портрет генерала Франко с дарственной надписью; рядом красовался японский ландшафт — подарок японского посла Одзимы и портреты бывших шефов германской тайной службы. На каминной полке стоял в рамке снимок умершей жесткошерстной таксы по кличке Зеппль. Центральное место кабинета занимал письменный стол. На нем стояла миниатюрная модель крейсера «Дрезден» как воспоминание о морских сражениях. Рядом с ней лежала небольшая каменная пластина, на которой располагалась оригинальная бронзовая скульптурная группа: три обезьянки, одна из которых держит лапу у уха, как бы напряженно вслушиваясь, вторая внимательно смотрит вдаль, держа лапу над глазами козырьком, а третья прикрывает лапой рот. Это должно было означать, что сотрудники тайной службы должны держать открытыми глаза и уши, но при этом уметь молчать. Позади рабочего места находился стол с множеством новых книг. Канарис был ненасытным чтецом. Литература в его квартире охватывала почти все области духовной жизни, политики, жизни других стран. Было много и беллетристики… К этому следует добавить, что адмирал был всегда исключительно скромен в запросах и в стиле жизни, никогда не имел дополнительных доходов. Когда в 1936 г. он покупал небольшой домик в Шлахтензее, его супруге пришлось продать свою драгоценную скрипку: иначе денег на покупку собственного дома им бы не хватило.

Что же касается историй, которые рассказывают о нем, то они отнюдь не выдуманы и весьма любопытны.

Однажды шеф абвера ехал с полковником Пикенброком в открытой машине из Северной Испании в Мадрид. Это было в самом начале войны. И вот на дороге им встретилось большое стадо овец. Адмирал поднялся с сиденья и отдал честь. «Что такое, ваше превосходительство?» — удивленно спросил Пикенброк. А Канарис совершенно серьезно ответил: «Никогда не знаешь, не прячется ли в этом стаде какое нибудь важное начальство». Ему всегда было трудно оставаться серьезным в присутствии какого либо большого партийного начальства или среди чересчур убежденных нацистов. Поэтому он часто прибегал к тактике скрытой иронии. Когда однажды обергруппенфюрер СС Лоренц посетил Канариса на Тирпицуфер, чтобы осведомиться о текущей военной обстановке, Канарис широким жестом указал на висевшую на стене карту мира и сказал: «Обстановка вся перед вами и говорит сама за себя!» Лоренц вытаращил глаза, потом задумался, не зная, как понять эти слова. Но Канарис успокоительно добавил: «Но… ведь у нас есть фюрер». В другой раз к нему явился моложавый, увенчанный Рыцарским крестом с дубовыми листьями и мечами авиационный генерал. Разговор зашел о начавшейся «Битве за Англию», и генерал высказал убеждение, что Англия уже через 4–6 недель «падет на колени» под сокрушительными ударами люфтваффе (авиации). Канарис запротестовал: «Нет, нет! Говорят, что фюрер отвел на это всего две недели». А затем, сделав строгое лицо, добавил: «А фюрер всегда прав!» Молодой вояка с живостью подтвердил это и быстро откланялся. Когда дверь за ним закрылась, Канарис пробормотал: «Балда с дубовыми листьями и мечами».

Полковник Вагнер, вспоминая о многих встречах со своим начальником и другом, рассказывает: «Когда Канарис посещал меня во время инспекционных поездок в моем доме на окраине Софии в Болгарии, он полностью расслаблялся. Он любил здесь готовить еду на маленькой кухне, ходил за покупками, копался в саду, играл с собаками, долго спал и всякий раз уезжал отдохнувшим… Однажды он меня спросил, что я буду делать после войны. Я ответил, что больше служить не собираюсь, а хотел бы поселиться на Балканах. Он воодушевился: «Давай откроем в порту Пирея маленькое кафе. Я буду варить кофе, а ты обслуживать клиентов!» На что я ответил: «Нет, я буду бандитом». В другой раз он спросил, есть ли у меня друг, которому я могу доверять полностью. «Да, есть. Но ведь друг не тот, кто объявляет себя таковым». Он хитро взглянул на меня: «А как мы относимся друг к другу?» «Господину адмиралу я доверяю целиком и полностью. Сомнений в этом быть не может!» — ответил я. «Но ты не всегда со мной согласен, а?» — «Конечно. Но к доверию это не относится». Мы выпили, и он ушел спать. «Бедняга, — подумал я тогда. — Как ужасно ты одинок, и в этом тебе не поможет никто!»[58]

Проливают ли свет анекдоты на сущность человека? Возможно. Но уважение к человеку вызывают не только личностные черты, но и деловые способности. Кто когда нибудь присутствовал у Седого на регулярных совещаниях узкого состава, посвященных анализу обстановки (так называемых «малых колоннах») или на общих совещаниях управления, как и на инспекционных разборах, воспринимал их как некую искусную «режиссуру», а не как получение приказов или слушание докладов. Адмирал как то очень нервически, но вполне обдуманно, повышая тон лишь для того, чтобы что то особо подчеркнуть, всегда тщательно подбирал слова. Но большей частью любил слушать других. При этом он, казалось, дремал. Но внезапно пробуждался и вставлял чаще всего ироническое замечание, причем так, что у докладчика ломалась вся его концепция. «Короче, короче!» Эти слова беспрерывно прерывали доклады: Канарис не терпел словоизлияний. «Сочетание непрозрачности, хитрости и ума представлялось его противникам еще большим коварством, чем у любого из представителей высшего командования вермахта»[59].

Но порой Канарис допускал такие эскапады, которые вряд ли мог объяснить и сам. Так, летом 1939 г. готовилась к изданию обширная публикация «Вермахт и партия». В ней приняли участие некоторые видные военные, в том числе и адмирал Канарис. Разумеется, от него потребовали участия, и отказаться от этого было нельзя, не рискуя попасть в немилость. Однако он переборщил — в плохом или хорошем. У него получился столь напыщенный продукт византизма, исказивший истинное положение вещей, что вполне резонно вставал вопрос, зачем Канарису столь громко стучать в нацистский барабан. Ведь он мог написать что-то более серьезное и солидное, как это сделали многие другие авторы, проявившие известную сдержанность в отношении режима. Все написанное совершенно не соответствовало обычному стилю адмирала. Судите сами: «Германский вермахт существует для реализации ничем не извращенных идей фюрера… Когда великий курфюрст Бранденбурга сделал из кучки ландскнехтов, оставшихся после 30 летней войны не у дел, непосредственных служителей князя и государства… эти наемники превратились в офицеров, понятие добычи сменилось понятием чести, произвол уступил место долгу, заслуга — служению. Это было в глубочайшем смысле национал-социалистическое решение»[60].