Изабелла I. Крест королевы - Лоренс Шуновер Страница 19

— Я отдал приказ этим синьорам следить за тобой и твоей подругой, — заявил он. — И если вы попытаетесь бежать, я разрешил удержать вас всеми возможными способами, моя дорогая сестра. Я надеюсь, ты меня поняла.

Изабелла вздёрнула вверх подбородок, чтобы продемонстрировать уверенность, которую вовсе не чувствовала. Даже Беатрис, обычно такая дерзкая и отважная, выглядела испуганной. Они были отделены от остальных женщин их группы и, как пленницы, окружены людьми в тюрбанах. Это были привилегированные мавры, которым Генрих, чтобы прибавить экзотичности своему двору, позволил привезти с собой в Кастилию гаремные обычаи языческой Гранады. Было хорошо известно, что смуглым миловидным иноземцам — а Генрих не привечал никого, кто не был миловидным, — стоило только заикнуться об интересе к девушке из Кастилии, и король тут же старался удовлетворить их желания. Если это была девушка из высокопоставленной семьи, то на неё оказывалось давление, чтобы она была поприветливее к знатному представителю мирного соседнего государства; если же девушка была простолюдинкой, то она просто исчезала. Разгневанные отцы и рыдающие матери напрасно взывали к королю, который всё отрицал, или обращались в суды, которые не могли ничего сделать для возвращения пропавших дочерей. В то, что Генрих позволит подобным образом поступить с Изабеллой Кастильской, принцесса поверить не могла, но она боялась за Беатрис. В том настроении, в каком находился король, он был совершенно непредсказуем.

Тем временем общение с маврами, которые даже заглядывали в палатку Изабеллы ночью, по сути, было длительным оскорблением, которое становилось всё труднее выносить. Существовал предел выносливости даже для самых молодых, здоровых нервов. Изабелла обнаружила, что не в состоянии определить, были ли белозубые улыбки на лицах её смуглых стражников похотливыми ухмылками, когда ветер обнажал её ноги, или просто весёлыми усмешками при виде её явного смущения.

Однажды ночью, когда она молилась, стражник, стоявший у её палатки, отодвинул створку дверцы и просунул голову внутрь.

Изабелла повернулась, её лицо побелело от ярости.

— Вы совершенно забыли о приличиях?

Беатрис вскочила с колен и швырнула в стражника кувшин с водой, сопровождая это ругательствами, которые были бы более уместны в устах старого солдата. Глиняный кувшин разбился о голову, а один осколок сильно — до крови — оцарапал щёку.

Однако выражение лица стражника не изменилось, он не обратил внимания на боль, кровь и воду и сохранил свою непроницаемую восточную улыбку.

— Я прошу простить меня, ваше высочество; нельзя мешать человеку во время его обращения к Богу. Король велел передать вам, что от архиепископа Каррилло прибыл герольд с сообщением, что ваш брат, дон Альфонсо, больше не в Мадриде, сегодня он радуется своему хорошему здоровью во дворце архиепископа в Толедо. Король попросил меня особо подчеркнуть, что состояние здоровья дона Альфонсо хорошее.

— Я благодарю Бога, который ответил на мои молитвы, — произнесла Изабелла, — Каррилло выступил с армией в Мадрид?

— Вместе с половиной собственной армии короля и освободил инфанта, — ответил мавр, продолжая улыбаться. — Многие кастильцы считают, что ваш брат должен стать королём. — Раскол в армии короля был на пользу Гранаде: мавры радовались расколу в Кастилии не меньше, чем португальцы.

Раскаявшаяся Беатрис оторвала полосу от своей юбки и поспешила стереть кровь с рассечённой щеки мавра.

— Я очень, очень сожалею! Я думала, что вы за нами подглядываете.

Стражник пожал плечами:

— Рана не глубока и не особенно болезненна, но даже если бы это было не так, какое это имеет значение? У нас есть поговорка: «Что хочет Аллах — исполнится, чего он не хочет, — то не произойдёт». Было предопределено, что кувшин ударится о моё лицо, брошенный розовыми пальчиками сеньориты де Бобадиллы, лицо которой как полная луна. Сеньорита, я целую ваши руки и ноги. Ваше высочество, я ваш покорный слуга. — И с неожиданным достоинством, весь залитый водой, мавр откланялся и исчез.

Изабелла вздохнула: нет, она никогда не сможет понять этих людей.

Хорошие новости о доне Альфонсо улучшили её настроение. Но Беатрис, размышляя над словами мавра, негодовала.

— Луноликая! — бурчала она. — Изабелла, разве моё лицо напоминает полную луну?

Изабелла весело рассмеялась:

— Это поэтическое выражение, Беатрис. На языке мавров это означает быть необыкновенно красивой.

Путь в Вальядолид лежал через долину Адахо. Было бы естественно остановиться и отдохнуть в Аревало. Но Аревало был одним из тех городов, которые отказались впустить короля, и его флаг больше не развевался над крепостью, которая так долго служила домом для Изабеллы, домом, где, погрузившись во мрак, жила её мать, домом, где Педро де Бобадилла всё ещё оставался комендантом. Вместо королевского штандарта над крепостью реяли флаги мятежных вельмож, бросая вызов Генриху Бессильному. Разводной мост был поднят. Не было слышно звуков приветственных фанфар. Вооружённые люди охраняли крепостной вал.

— Мы могли бы бежать в крепость! — повернулась к Изабелле Беатрис. — Отец позволит нам войти.

Изабелла печально посмотрела на неё:

— Ты же всё понимаешь.

— Нет, отец не впустит нас, — согласилась Беатрис. — Даже если нам удастся вырваться из окружения идолопоклонников.

Стражник с пораненной щекой улыбнулся:

— Сеньорита де Бобадилла, это одна из тех вещей, с которыми я не могу согласиться: мы вовсе не идолопоклонники, — и, обращаясь к Изабелле, добавил: — Я умоляю ваше высочество посоветовать луноликой даме не делать ничего поспешно. Настроение короля непредсказуемо! — Он кивнул в сторону Генриха, который, удерживая поводья, разговаривал с одним из своих придворных. Внезапно он бросился к вьючной лошади и из бархатной седельной сумки вытащил королевский шлем. — Будет очень опасно и глупо, если какой-то неожиданный поступок дамы вызовет вооружённое столкновение.

Пристально глядя в сторону крепости, король Генрих надел на голову шлем, снял его, вытер рукавом, снова надел на голову, затем опять снял и, разразившись слезами, велел подать носилки, в которых и находился всю оставшуюся часть дня.

Слышно было, как, садясь в носилки, он сказал:

— Я испытал больше унижений, чем какой-либо король Кастилии испытывал прежде.

Никто не ответил, но ухмылки на лицах мавров даже Изабеллу заставили поморщиться.

Король был оскорблён, но ещё большее оскорбление ожидало его впереди — в Медине-дель-Кампо, на расстоянии едва ли дня езды от столицы.

Медина-дель-Кампо напоминала огромный серый камень на широком плато, составлявшем как бы сердцевину Старой Кастилии. «Старой» потому, что это была самая первая провинция, освобождённая от мавров в первые столетия завоеваний многолетнего крестового похода, который всё ещё не закончился. Никто, кроме коренных жителей, не смог бы полюбить этот продуваемый всеми ветрами, высушенный солнцем безлесый простор. Изабелла глубоко, всем сердцем любила его яростной любовью испанки. Голая местность днём отливала золотом под лучами солнца, зелёные деревья росли в долинах рек, на напоминающей степь равнине росла трава для овец, которые давали самую тонкую и мягкую шерсть в христианском мире, принося благосостояние городам. Упрямую землю здесь можно было заставить плодоносить только благодаря искусству крестьян, таких же упрямых, как сама земля.