Правда варварской Руси - Валерий Шамбаров Страница 19

Турки в это время теснили на Крите венецианцев, заняв столицу острова г. Ханью. И Венеция обратились к Польше с предложением союза, обещая щедрое финансирование. Владиславу и Оссолинскому идея понравилась. Появлялся шанс освободиться от дани Крыму. Мелкой шляхте война сулила жалованье и добычу, а король, опираясь на армию, мог упрочить свои позиции. Однако было ясно, что сейм подобное предложение заведомо провалит. Поэтому Владислав начал тайные переговоры с казаками. На них прибыли полковники Барабаш и Ильяш и войсковой писарь Богдан (Зиновий) Хмельницкий. За участие в войне король пообещал увеличить реестр казаков до 12–20 тыс., убрать с Украины коронные войска, вручил знамя и велел строить в Запорожье «чайки» для набегов на турок, выдав на это «привилей» (грамоту). Хотя скреплен он был не государственной, а только личной печатью короля — что являлось нарушением сеймовой «ординации».

Но и среди украинцев единодушия не было. Барабаш и Ильяш предпочли подстраиваться не к слабому королю, а к панам. И, вернувшись домой, заложили планы Владислава Чигиринскому старосте Конецпольскому. А по другим каналам магнаты узнали, что король на венецианские деньги исподволь начал вербовать солдат. Сразу же были приняты ответные меры. Замыслы Владислава пресекли даже до созыва сейма — на региональных сеймиках, где были приняты постановления распустить набранные отряды. И только один из участников переговоров, Хмельницкий, остался сторонником «королевской партии». Он был человеком состоятельным, унаследовал от отца богатый хутор Субботов. Получил блестящее образование, учился в школе Киевского братства, затем окончил иезуитскую коллегию в Ярославе. Участвовал в нескольких войнах, в восстаниях 1637–1638 гг. Имел трех сыновей от первого брака, а после смерти жены взял в сожительницы красавицу-полячку, особу весьма легкомысленную. В сложившейся ситуации Богдан решил схитрить. Устроил с Барабашем соревнование, кто кого перепьет, обманом выманил у захмелевшего полковника «привилей» и попытался действовать самостоятельно.

Это вызвало раздоры в казачьей верхушке, были даже попытки убить Хмельницкого. Сварой не преминул воспользоваться Чигиринский подстароста Чаплинский. Он давно положил глаз и на Субботов, и на красотку. И обратился к старосте с просьбой передать хутор ему. Правда, Субботов был пожалован отцом Конецпольского отцу Хмельницкого за верную службу, и молодому магнату не хотелось столь откровенно преступать «фамильную честь». Однако Чаплинский заверил его, что сам справится. Дескать, Хмельницкий — казак, права на владение землей не имеет. А официальных документов на собственность у него наверняка нет. Поэтому от старосты требуется всего лишь закрыть глаза на действия своего помощника. В таком варианте «совесть» Конецпольского оказалась спокойной, и он дал «добро».

Чаплинский с отрядом слуг налетел на Субботов. Богдан успел сбежать, помчался к Конецпольскому искать защиты. Его 10-летний младший сын осмелился протестовать — подстароста приказал его высечь. Да так, что мальчик умер. А сожительницу Чаплинский увез и обвенчался с ней. В общем, произошел вполне заурядный для Польши «наезд», какими шляхта обычно сводила счеты друг с другом. Обычным было и то, что помощи у старосты Хмельницкий не нашел. Конецпольский лишь пожал плечами — мол, судись законным порядком. А Чигиринский суд, подконтрольный пану, вынес решение: Субботов принадлежит староству, а стало быть, староста и подстароста вольны распоряжаться им. Богдан вызвал Чаплинского на поединок — тот не принял вызов от «мужика» и натравил на него троих вооруженных слуг. Хмельницкий уцелел лишь благодаря панцирю, который носил под одеждой. Но когда он после драки, взбешенный, стал выкрикивать угрозы, его арестовали и бросили в тюрьму. Скорее всего, прикончили бы. Однако, на его счастье, молодая жена Чаплинского еще не забыла объятий казака и упросила мужа освободить Богдана.

Хмельницкий поехал жаловаться в Варшаву, где в это время собрался сейм. Он был бурным, на короля и канцлера катили бочки за попытку самовольно начать войну. Приняли законы, еще больше урезающие самостоятельность монарха. Разумеется, Хмельницкий и тут правды не добился. Сеймовые «радные паны» развели руками — сам виноват, надо было запастись документами на владение хутором. Вызванный в качестве ответчика Чаплинский не отрицал, что велел высечь мальчика «за возмутительные угрозы», но утверждал, что умер тот не от побоев, а сам по себе, через три дня. А насчет женщины судьи подняли Богдана на смех — что ж за мужчина, если бабу увели? Ищи другую! Оскорбленный Хмельницкий встретился и с королем. Но тот смог посоветовать ему только одно — раз ты воин, то и разбирайся сам, польские «свободы» этого не возбраняют. Надежды на казаков Владислав все еще сохранял. Он послал на Украину Оссолинского, который подтвердил измену Барабаша и Ильяша. И король, витавший в собственных замыслах, весьма опрометчиво решил сделать ставку на Хмельницкого. Выдал крупную сумму на строительство лодок, выписал еще одну грамоту. Чтобы казаки все же устроили набег на Турцию. Глядишь, она разозлится, сама начнет войну, и тогда сейм никуда не денется…

Да только вот Хмельницкий был уже настроен иначе. И по пути из Варшавы, демонстрируя королевский «привилей», стал агитировать народ браться за оружие против панов. В Чигирине задержался, распродавая оставшееся у него имущество — и местные власти, узнав о его речах, снова арестовали Богдана, определив под надзор переяславского полковника Кречовского. Доложили коронному гетману Потоцкому, который распорядился казнить смутьяна. Если добыть правду в судах было в Польше делом нереальным, то лишить человека жизни по единоличному приговору вельможи — в порядке вещей. Но приказ о казни опоздал. Хмельницкий успел сагитировать Кречовского, и они с отрядом в 150 человек бежали в Запорожье.

Сечь считалась «усмиренной», там стоял польский гарнизон. Однако на островах обитало много вольницы, и Богдан укрылся в ее среде. Чтобы выманить и схватить его без лишних хлопот, Потоцкий попытался вступить с ним в переговоры. Но и Богдан был не промах. Контакты не отверг, выдвинул требования вывода польских войск с Украины, возвращения казачьих вольностей. А пока шли переговоры, его отряд разрастался и в январе 1648 г. внезапно напал на поляков в Сечи и изгнал прочь. После чего захватил Кодак. Дальнейшие переговоры продолжались уже чисто формально. Потоцкий не терял надежды усыпить бдительность и обмануть Хмельницкого. И получал ответы от лица Хмельницкого, хотя того в Сечи уже не было. Он тайно выехал в Крым. Предъявил хану королевскую грамоту, подбивавшую казаков на набег, и предложил заключить союз, согласившись оставить заложником старшего сына Тимоша. Хан Ислам-Гирей III отнесся к альянсу осторожно, в успех Хмельницкого он не верил. Но отпустил с ним перекопского мурзу Тугайбея, как бы в частном порядке. По возвращении в Сечь запорожцы избрали Богдана гетманом, и он принялся рассылать универсалы с призывом к восстанию.

Владислав IV все еще был уверен, что Хмельницкий действует по его плану и готовит нападение на Крым, поэтому слал Потоцкому требования воздержаться от борьбы с казаками. Но украинские магнаты уже поняли суть происходящего. Постоянная армия в Речи Посполитой была небольшой. Она состояла из наемного «кварцяного войска» (содержавшегося на «кварту» — четверть доходов с коронных земель) и реестровых казаков. В войну добавлялись «частные» отряды панов. И только в случае крайней опасности, с обязательного согласия сейма, король мог созвать «посполитое рушенье» — общее ополчение шляхты. А главнокомандующих со времен объединения Польши и Литвы было два — великий коронный гетман (Потоцкий) и великий гетман литовский (Радзивилл). Соответственно у них было два заместителя, польных гетмана (эти посты занимали Калиновский и Сапега). И Потоцкий счел, что имеющихся у него сил для карательной экспедиции хватит.