Гобелен - Кайли Фицпатрик Страница 19

— Думаю, мы обе неплохо справились, — сказала она, с трудом сдерживая охватившие ее чувства. Через несколько секунд она взяла себя в руки и повернулась к Мадлен. — Я хотела тебе кое-что сказать… хотя это очень трудно, потому что я не знаю, какие отношения связывали вас с Лидией. Когда умерла моя мать, многие годы после ее смерти меня переполняли противоречивые чувства, мне казалось, что она меня бросила, меня преследовали слова, которые я так и не успела ей сказать, и множество других печальных мыслей. Но в конце концов я поняла, что ее жизнь и смерть — это события, не связанные со мной, и я была не в силах их контролировать. Я нашла способ общаться с ней… сердцем. У каждого из нас это происходит по-своему, но, возможно, что-то общее все-таки тоже есть.

В среду Мадлен решила, что поедет в Кан в субботу. Ее отпустили из университета без обязательств вернуться к определенной дате, но мысли о работе помогали отвлечься от печальной реальности. Ей стало ясно, что до конца недели она не успеет все сделать и закрыть коттедж. Нужно было еще прочитать завещание, которое Лидия предусмотрительно составила, и Мадлен уже связалась с адвокатом, сообщив ему, что сможет приехать во время зимних каникул. Секретарша сказала, что ей пришлют письмо с указанием времени встречи.

Приняв это решение, Мадлен оставила в покое ящики и шкаф с картотекой в гостиной. На полу уже и без того повсюду валялись стопки папок, листки с записями и вырезки. Вместо того чтобы и дальше предаваться медленному и чрезвычайно непростому изучению многолетних трудов Лидии, она провела четверг, гуляя по Кентербери. Карту с собой она на этот раз не взяла.

Бродя по боковым улочкам, мимо закрытых магазинов, пристроившихся среди бесконечных рядов плоских террас из серого кирпича, Мадлен пыталась представить себе Кентербери, каким его знала Леофгит. Мастерская вышивальщиц, из окна которой она наблюдала за жизнью аббатства Святого Августина, должна была находиться неподалеку от коттеджа Лидии. Женщина, написавшая дневник, наверное, ходила по тем же улицам, что и Мадлен. В те времена они были немощеными, дома строили из прутьев и глины, с дымящими трубами, а на улицах играли оборванные дети.

По дороге домой Мадлен остановилась около величественных ворот Кентерберийского собора. С того места, где она стояла, была видна лишь его часть, но тем не менее сразу становилось ясно, что он достоин своей репутации одного из величайших творений норманнской архитектуры. Мадлен помедлила у входа — с одной стороны, ее притягивала святость этого места, а с другой — ужасно не хотелось звонить Мэри Бродер.

Мадлен шагнула за ворота и подумала, что практически невозможно представить себе когда-то стоявшую здесь деревянную церковь. Когда церковь саксов сожгли, Ланфранк, ставший архиепископом Вильгельма Завоевателя, приказал построить на ее месте великолепный собор, и сейчас Мадлен смотрела на доказательство феноменального богатства церкви одиннадцатого века. Территория вокруг собора находилась в идеальном порядке и в отличие от аббатства Святого Августина, представлявшего собой жалкое зрелище, поражала воображение количеством декоративных растений. На аккуратно подстриженной траве, под высокими тенистыми деревьями тут и там стояли гладко отполированные деревянные и кованые железные скамейки. На скамейках имелись таблички, сообщавшие имя дарителя, а на некоторых из них сидели парочки. Даже в холодный январский день здесь было много туристов и посетителей, которые фотографировали или разглядывали каменные изваяния королей и ангелов, служивших колоннами и башенками собора.

Внутри собор с коринфскими колоннами и высоким куполом являл собой громадный, экстравагантный храм, посвященный умершим епископам, а также служивший напоминанием о том, что люди ничтожны перед славой Господа. В нем была необъяснимая красота. Мадлен медленно шла вдоль стен похожего на пещеру нефа, то и дело останавливаясь, чтобы получше рассмотреть молельни и альковы. Там находились роскошные гробницы, а грациозные позы статуй, установленных над ними, подчеркивал свет, направленный, словно в театре, на раскрашенные складки каменных одеяний.

Мадлен испытала нечто вроде облегчения, когда, оставив за спиной навязчивое величие собора, почувствовала на лице холодный зимний воздух. Впрочем, она тут же вспомнила, что должна подумать, о чем расскажет Мэри Бродер.

Мэри решила, что Мадлен следует заехать в «Сады» в субботу утром, по пути к парому на Дувр. Семптинг находился не совсем по дороге, но она смирилась с тем, что ей придется сделать крюк.

Подъехав к неухоженному величественному дому кузин, она решила оставить машину на обочине дороги и дойти до ворот пешком, чтобы не навлечь на себя гнев Луи. И снова сгорбленному хранителю ворот потребовалось ужасно много времени, чтобы к ним подойти, а потом открыть.

Мадлен одарила его самой обаятельной улыбкой и поздоровалась, но на мрачного Луи ее чары не произвели никакого впечатления. Она предоставила ему сражаться с воротами в одиночку, а сама зашагала по усыпанной гравием дорожке к римским колоннам у входной двери.

Дверь была открыта, за ней виднелся выложенный мраморной плиткой вестибюль. За дверью не наблюдалось никаких признаков жизни, а потому Мадлен вошла и позвала хозяек. Ей никто не ответил.

Она робко прошла чуть дальше в дом. Ей было не по себе от того, что вошла без предупреждения. Наверное, когда-то здесь имелся дворецкий — как необходимость. Словно в ответ на ее мысли, вошел Луи, но не через переднюю, а через одну из множества дверей, которые она заметила в темном холле.

Он кивком показал в сторону длинного коридора, ведущего в заднюю часть дома.

— Леди в сарае, в саду.

Это были первые слова, которые она услышала от Луи. Его голос оказался приятным, глубоким и наделенным силой, разрушившей ее прежнее представление о нем. Луи тут же скрылся за дверью, словно кролик в норе. И снова легкость его движений поразила Мадлен. Возможно, его возня с воротами — всего лишь фарс, акт протеста?

Коридор был похож на пещеру с бесчисленными дверями, и Мадлен, шагая в полумраке, снова вспомнила про Алису в Стране чудес — когда та упала в кроличью нору.

Когда коридор закончился, она вошла в кухню размером с ее квартиру в Кане. За последние сто лет кухню модернизировали, и она напоминала фабрику своими стальными поверхностями и глубокими фарфоровыми раковинами. Вдоль одной из стен стояли крепкие деревянные скамейки с несколькими дюжинами маленьких дубовых бочонков. Витавший в воздухе запах подсказал Мадлен, что в них бродят яблоки.

Единственным источником естественного света являлась слегка открытая дверь в одном из углов. Она вела прямо в сад за домом. Или, точнее, в сады.

Мадлен не пришлось искать сестер Бродер «в сарае, в саду», потому что, как только она вышла из кухни, выяснилось, что они, в одинаковых синих полиэтиленовых передниках и красных резиновых сапогах, копаются в большом, беспорядочном огороде прямо за дверью.

— Доброе утро, Мадлен. Ты пришла раньше на семь минут, — заявила Мэри, взглянув на древние часы.

Затем, словно это служило для них достаточным оправданием для того, чтобы продолжить свое занятие, обе вернулись к уходу за садом — точнее, они копались в черной земле, как будто что-то искали. Мадлен не слишком разбиралась в подобных вещах, но ей стало интересно, что эта парочка, похожая в своих синих передниках и красных сапогах на садовых гномов, могла столь старательно делать в огороде в такое время года. Как бы в ответ на ее мысли, Маргарет радостно завизжала: